– Восемнадцатого июля восемнадцатого года, –проговорил Рейневан после минутного молчания. – Вроцлав. Нове Място.Кровавый понедельник. Каноник Беесс выдал себя паролем, который я сообщил тебетогда, у кармелитов. А Буко Кроссиг узнал и разоблачил той ночью в Бодаке. Тыпринимал участие, к тому же активное, во вроцлавском бунте в июле Anno Domini[480] 1480. А что вас тогда расшевелило, если не смерть Гуса иИеронима? За кого вы пошли горой, если не за преследуемых бегардов ивиклифистов? Что защищали, если не свободное право на причастие под обоимивидами? Называя себя iustitia popularis,[481] против чего вывыступали, если не против богатства и распущенности клира? К чему призывали наулицах, если не к реформе in capite et in membris,[482]Шарлей? Как это было?

– Как было, так и было, – ответил после недолгогомолчания демерит. – К тому же семь лет назад. Возможно, тебя это удивит,но некоторые люди умеют учиться на ошибках и делать выводы.

– В начале нашего знакомства, – сказалРейневан, – так давно, что, кажется, миновали века, ты, помнится, угостилменя такой сентенцией: «Творец создал нас по образу и подобию, но позаботилсяоб индивидуальных свойствах». Я, Шарлей, не перечеркиваю прошлого и не забываюо нем. Я возвращусь в Силезию и выровняю счет. Выровняю все счета и расплачусьсо всеми долгами, с соответствующим процентом. Ведь из Градце-Кралове доСилезии ближе, чем до Буды…

– И тебе понравилось, – прервал Шарлей, –каким образом выравнивает свои счета градецкий плебан Амброж? Ну, разве я былне прав, Самсон, сказав, что это неофит.

– Не совсем. – Самсон подошел так, что Рейневан незаметил его и не услышал. – Не совсем, Шарлей. Тут дело в другом. В КатажинеБиберштайн. Наш Рейневан, кажется, опять влюбился.

Прежде чем забрезжил рассвет, началось прощание.

– Бывай, Рейнмар, – пожал руку Рейневану УрбанГорн. – Я исчезаю. И без того слишком многие здесь видели меня, а при моейпрофессии это дело небезопасное. А я намереваюсь продолжать ею заниматься.

– Вроцлавский епископ уже знает о тебе, –предупредил Рейневан. – Наверняка знают также черные наездники, орущие Adsuumuus!

– Значит, надо будет затаиться и переждать. Средидоброжелательных людей. Вначале я поеду в Глогувок. А потом в Польшу.

– В Польше небезопасно. Я говорил, что мы подслушивалив Дембовце. Епископ Збигнев Олесьницкий…

– Польша, – прервал Горн, – не толькоОлесьницкий. Более того – Польша лишь в очень малой степени Олесьницкий, Ласкажи Эльгот.

– Польша, дорогой мой, это… Это другие… Европа, парень,вскоре изменится. И в основном именно из-за Польши. Ну, бывай, парень.

– Мы еще встретимся наверняка. Ты, насколько я тебязнаю, вернешься в Силезию. И я туда вернусь. У меня еще там есть нескольконедовершенных дел.

– Как знать, может, довершим вместе. Если повезет. Но,чтобы такое случилось, послушай, пожалуйста, совет, Рейнмар из Белявы: невызывай больше демонов. Не надо.

– Не буду.

– Совет второй: если ты всерьез думаешь о нашем будущемсотрудничестве, то научись как следует работать мечом. Кинжалом. Арбалетом.

– Научусь. Бывай, Горн.

– Бывайте, панич, – подошел Тибальд Раабе. –И мне пора. Надо работать на общее дело.

– Береги себя.

– Постараюсь.

Хоть Рейневан, по сути дела, был готов стать на сторонугуситов с оружием в руках, ему это не было дано. Амброж категорическипотребовал, чтобы они с Шарлеем во время штурма Бардо находились при нем и егоштабе. Рейневан и Шарлей, за которыми неотрывно следил эскорт, следовали этомуприказу, в то время как гуситская армия, невзирая на падающий снег,переправилась через Нису и в образцовом порядке встала перед городом. С севернойстороны в небо уже вздымались дымы – в ходе диверсионной операции конникиБразды и Храстицкого успели подпалить мельницы и пригородные домишки.

Бардо был готов к обороне, на стенах кишмя кишеливооруженные, развевались штандарты, не умолкал крик. Громко били колокола обеихцерквей – чешского костела и немецкой кирхи.

А перед стенами в черных кругах пепелищ стояли девятьзакопченных столбов. Ветер нес кислый смрад горелого.

– Гуситы, – пояснил один из сельских доносителей,несколько дюжин которых уже сопровождали армию Амброжа. – Гуситы,схваченные чехи, бегарды и один еврей. Для устрашения. Как только они,благородный господин, выведали, что вы идете, то всех выволокли из ямы испалили. Еретикам, значит… простите… вам на устрашение и презрение.

Амброж кивнул головой. Но не сказал ни слова. Лицо у негоокаменело.

Гуситы быстро и четко заняли позиции. Пехота установила иподперла павонжи загородей. Приготовилась также и артиллерия. Со стен сыпалиськрики и ругань, время от времени грохотали выстрелы, порой летели болты.

Каркали и носились по небу всполошившиеся вороны, юркалирастерявшиеся галки.

Амброж поднялся на телегу.

– Праведные христиане! – закричал он. –Правоверные чехи!

Армия умолкла. Амброж переждал, пока не наступит полнаятишина.

– Я узрел, – рявкнул он, указывая на обуглившиесястолбы и пепелища костров, – под алтарем души убиенных за Слово Божие и засвидетельства, кои имели. И голосом громким так они воскликнули: доколе ж,владыка святой и праведный, не будешь ты судить и наказывать за кровь нашу тех,что обретаются на Земле? Узрел я ангела, стоящего в солнечных лучах! И призвалон голосом громовым всех птиц, летящих серединою неба: пойдите, соберитесь навеликий пир Божий, дабы съесть трупы королей, трупы вождей и трупы владык,трупы лошадей и тех, кто на них восседал! И увидел я Чудище!

Со стен донесся гул, полетели ругательства и проклятия.Амброж поднял руку.

– Вот птицы Божии над нами, указующие дорогу! А вонтам, перед вами, – Чудище! Вот – Вавилон, насытившийся кровью мучеников!Вот пресловутое гнездовище греха и зла, укрытие слуг антихриста!

– На них! – взывал кто-то из толпы воинов. –Смеееерть!

– Ибо вот наступает, – рычал Амброж, – деньпалящий, аки печь, а все гордецы и кривдонесущие станут соломой, и спалит ихнаступающий день так, что не оставит ни корня, ни ветви!