Иоанниты и латники Хаугвица ворвались меж телег, рубили,стоя в стременах, мечами и топорами, в крике и звоне, рвали буздыганами. Гуситыумирали один за другим, огрызаясь как собаки, стреляя копейщикам прямо в лицаиз арбалетов и рушниц, тыча и разрывая гизармами и алебардами, колотя булавами,коля списами. Раненые заползали под возы и подрезали лошадям бабки, увеличиваятолкотню, хаос и толчею.

Галада заскочил на телегу, ударом бердыша скинул с седлаиоаннита, сам согнулся, получив острием. Рейневан схватил его, стащил. Двоетяжеловооруженных нависли над ним, вздымая мечи. Жизнь им снова спас Самсон иBŮG PÁN NÁŠ на огромном щите. Один из рыцарей,судя по изображению, Зейдлиц, рухнул вместе с лошадью, которой перерезалибабки. Другого, сидящего на сивом коне, Шарлей рубанул по голове упущеннымГаладой бердышом. Шлем лопнул, латник согнулся, захлебываясь кровью. В тот жемомент на Шарлея наскочили и повалили лошадью. Рейневан с размаху ткнулнаездника списой, острие увязло в пластине. Рейневан отпустил древко, развернулся,сжался, латники были повсюду, вокруг хаос остроносых хундсгугелей, мельканиекрестов и гербов на щитах, ураган мелькающих мечей. Тайфун конских зубов икопыт. «Башня шутов, – лихорадочно думал он, – это по-прежнему Narrenturm,безумие и психоз. И сумасшествие. Narrenturm».

Он поскользнулся на крови. Упал. На Шарлея. У Шарлея в рукахбыл арбалет. Он взглянул на Рейневана, подмигнул и выстрелил. Вертикальновверх. Прямо в живот вздымающегося над ними коня. Конь завизжал. А Рейневанполучил копытом по голове. «Это конец», – подумал он.

– Помоги нам, Господи! – услышал он как сквозьвату, парализованный болью и слабостью. – Выручай! Выручай, Господи!

– Помощь, Рейнмар! – кричал, дергая его,Шарлей. – Помощь! Живем!

Он приподнялся на четвереньки. Мир все еще плясал и плавал унего в глазах. Но тот факт, что они жили, не заметить было невозможно. Онзаморгал.

С поля долетел крик и звон: иоанниты и латники Хаугвицасражались с прибывшей подмогой, вооруженной, в полных пластинчатых латах. Бойбыл недолгим – по тракту с запада уже мчалась галопом, ревя что есть силы влегких, конница Бразды, за ней, вопя еще пронзительнее, мчалась гуситскаяпехота с воздетыми цепами. Видя все это, иоанниты и люди Хаугвица развернуликоней и поодиночке и группами помчались к лесу. Помощь шла у них по пятам,безжалостно рубя и кромсая, так что эхо неслось по холмам.

Рейневан сел. Ощупал голову и бока. Он был весь в крови, но,похоже, чужой. Рядом, все еще ухватившись за павонж, сидел, опершись о воз,Самсон Медок с окровавленной головой, густые капли ползли у него с уха наплечо. Несколько гуситов поднимались с земли. Одного рвало. Один, держа зубамиконец ремня, пытался остановить кровь, хлещущую из культи руки.

– Живем, – повторил Шарлей. – Живем! Эй,Галада, слы…

Он осекся. Галада не слышал. Галада уже не мог слышать.

К телегам подъехал Бразда из Клинштейна, латники из подмоги.Все еще распаленные битвой, они тут же умолкали и затихали, когда под копытамилошадей начинало чавкать кровавое месиво. Бразда оценил побоище, взглянул в остекленевшиеглаза Галады, ничего не сказал.

Командир латников из подмоги приглядывался к Рейневану, щуряглаза. Было видно, что он пытается вспомнить. Рейневан узнал его сразу и нетолько по розе на гербе – это был раубриттер из Кромолина, протектор ТибальдаРаабе, поляк Блажей Порай Якубовский.

Рыдавший рядом чех опустил голову на грудь и умер. В тишине.

– Удивительно, – сказал наконец Якубовский. –Гляньте на этих троих. Они даже не очень поцарапаны. Вы просто холерныесчастливчики. Или какой-нибудь демон хранит вас.

Он их не узнал. Впрочем, ничего странного.

Хоть Рейневан и сам едва держался на ногах, он тут жепринялся перевязывать раненых. В это время гуситская пехота дорезала иосвобождала от доспехов и оружия иоаннитов и копейщиков Хаугвица. Убитых вытряхивалииз лат, уже началась перебранка, оружие, что получше и подороже, вырывали другу друга из рук, не обходилось и без кулаков.

Один из лежащих под телегой рыцарей, казалось, мертвый, каки другие, неожиданно пошевелился, заскрипел латами, застонал из глубин шлема.Рейневан подошел, опустился на колени, поднял хундсгугель. Они долго смотрелидруг другу в глаза.

– Ну, что же ты… – прохрипел рыцарь. – Добейменя, еретик. Ты убил моего брата, так убей и меня. И пусть ад поглотит тебя…

– Вольфгер Стерча…

– Чтоб ты сдох, Рейневан Беляу.

Подошли два гусита с окровавленными ножами. Самсон встал ипреградил им дорогу, в глазах у него было что-то такое, что гуситы почли заблаго поскорее убраться.

– Добей меня, – повторил Вольфгер Стерча. –Чертов помет. Ну, чего ждешь?

– Я не убивал Никласа, – сказал Рейневан. –Ты прекрасно знаешь. Я все еще не выяснил, какую роль вы сыграли в убийствеПетерлина. Но знай, Стерча, я сюда вернусь. И рассчитаюсь с виновными. Знай этосам и передай другим. Рейнмар из Белявы вернется в Силезию. И потребуетрасплатиться за все.

Лицо Вольфгера расслабилось, помягчело. Стерча разыгрывал изсебя храбреца, но только теперь понял, что у него есть шанс выжить. Несмотря наэто, он, не произнеся больше ни слова, отвернулся.

Возвращалась из погони и разведки конница. Подгоняемаякомандирами пехота перестала обирать павших, сформировала маршевый строй.Подошел Шарлей с тремя лошадьми.

– Отправляемся, – бросил он кратко. – Самсон,ехать сможешь?

– Смогу.

Отправились они только через час. Оставив позади каменныйпокаянный крест, один из многочисленных в Силезии памятников преступления изапоздалого раскаяния. Теперь, кроме креста, развилок помечал курган, подкоторым похоронили Олдржиха Галаду и двадцать четыре гусита – Сироток из Градца-Кралове.На вершину Самсон воткнул павенже с огненной облаткой и чашей.

И надписью: BŮG PÁN NÁŠ.

Армия Амброжа шла на запад, к Броумову, оставляя за собойширокую черную полосу вспаханной копытами и перемолотой башмаками грязи.Рейневан повернулся в седле, взглянул.

– Я сюда вернусь, – сказал он.

– Этого я и опасался, – вздохнул Шарлей. –Этого опасался, Рейневан. Именно этих слов. Самсон?

– Слушаю.

– Ты что-то бормочешь себе под нос, к тому жепо-итальянски. Значит, я полагаю, опять Данте Алигьери?

– Верно полагаешь.