Юный же господин Рейнмар, – продолжал Амброж, –как мы слышали, истинное дает доказательство братской любви, вслед брату идучи,как и он истинную веру признавая, по-деловому противодействуя римским ошибкам инесправедливостям. Как каждый верующий и праведный человек, он становится на сторонуЧаши, а продажный Рим отвергает как диавола. Вам будет это зачтено. Впрочем,вам это уже зачтено, Рейнмар и господин Шарлей. Когда мне брат Тибальд донес,что вас прислужники ада в яме погребли, я ни минуты не колебался.

– Безграничная благодарность…

– Это вас следует благодарить, ибо с вашей помощьюденьги, за которые вроцлавский епископ, стервец и еретик, хотел смерть нашукупить, послужат нашему доброму делу. Ведь вы изымете их из тайника ипередадите нам, истинным христианам? Э? Разве не так.

– Так… Деньги? Какие деньги?

Шарлей тихо вздохнул. Урбан Горн закашлялся. Тибальд Раабезаперхал. Лицо Амброжа застыло.

– Дурня из меня строите?

Рейневан и Шарлей отрицательно покачали головами, а глаза ихвыражали такую святую невинность, что жрец успокоился. Но только совсемчуть-чуть.

– Значит, – процедил он, – следует понимать,что не вы? Не вы огра… Не вы провели боевую операцию против сборщика податей?Для нашего дела? Э, значит, не вы. Тогда кое-кто должен будет мне этообъяснить. Оправдать! Господин Раабе!

– Но я ж не говорил, – пробормотал голиард, –что именно и наверняка они обработали колектора. Я говорил, что это возможно…похоже на правду…

Амброж выпрямился. Глаза у него яростно вспыхнули, лицо вместах не заслоненных бородой налилось кровью, словно зоб у индюка. Несколькомгновений градецкий плебан больше смахивал не на Бога Отца, а наЗевса-Громовержца. Все замерли в ожидании молнии. Однако жрец быстроуспокоился.

– Ты говорил, – процедил он наконец, – нечтодругое. Ох, обманул ты меня, брат Тибальд, ввел в заблуждение для того, чтобы япослал конников на Франкенштейн. Ибо знал, что иначе я б их не послал!

– V nouzi, – тихо вставил Шарлей, – poznas&&pr&&itele.

Амброж окинул его взглядом и ничего не сказал. Потомповернулся к Рейневану и голиарду.

– Всех вас, друзья, – буркнул он, – надо быпо одному отправить на муки, ибо вся афера с колектором и его деньгами, сдаетсямне, здорово воняет. Вы все кажетесь мне, прошу прощения, пройдохами и врунами.Да, конечно, я должен передать вас палачу. Всех троих.

Но, – жрец впился глазами в Рейневана, – но,памятуя о Петре из Белявы, я так не поступлю. Что ж делать, примирюсь с утратойепископских денег, видать, не были они мне предназначены. Прочь с глаз моих.Идите отсюда ко всем чертям.

– Почтенный брат, – откашлялся Шарлей. – Еслипозабыть о недоразумении… Мы рассчитывали…

– На что? – фыркнул в бороду Амброж. – На то,что я позволю вам присоединиться к нам? Приму под свое крыло? Безопаснодоставлю на чешскую сторону, в Градец? Нет, пан Шарлей. Вы были под арестом уИнквизиции. Каждого, кто там сидел, они могли перетянуть на свою сторону.Короче говоря: вы можете оказаться шпионами.

– Вы нас оскорбляете.

– Уж лучше вас, чем собственный рассудок.

– Братья, – разрядил обстановку один из гуситскихкомандиров, симпатичный толстячок с внешностью сборщика пожертвований илиизготовителя ветчины. – Брат Амброж…

– В чем дело, брат Глушичка?

– Горожане принесли выкуп. Выходят, как было уговорено.Сначала бабы с детьми.

– Брат Велек Храстицкий, – поднял рукуАмброж, – возьми конников и патрулируй вокруг города, чтобы никто неускользнул. Остальные – за мной. Все. Все, сказал я. Пану из Клинштейна поручаювременно – присматривайте за нашими… гостями. Ну, вперед. Пошли!

Из ворот Радкова действительно выходила колонна людей, с опаскойвтягивающихся в ощетинившуюся остриями шпалеру гуситов. Амброж со штабомостановились неподалеку от колонны. Рассматривая очень внимательно, Рейневанпочувствовал, как у него волосы встают дыбом. В предчувствии чего-то страшного.

– Брат Амброж, – спросил Глушичка. – Прочтетеим проповедь?

– Кому? – пожал плечами жрец. – Этой немецкойголытьбе? Они по-нашему не разумеют, а мне по-ихнему говорить не хочется,потому что… Э-эй! Там! Там!

Его глаза хищно разгорелись по-орлиному, лицо вдруг застыло.

– Там, – рявкнул он, указывая пальцем. – Там.Хватай!

Он указал на закутанную в епанчу женщину, несущую ребенка.Ребенок вырывался и дико орал. Военные подскочили, растолкали толпу древкамигизарм, вытащили женщину, сорвали епанчу.

– Это не баба! Это переодетый в женское платье мужик!Поп! Папист!

– Давай его сюда!

Выхваченный из толпы и брошенный на колени священник дрожалот страха и упорно опускал голову. Глядеть в лицо Амброжу его заставили силой.Но и тогда он стискивал веки, а губы шевелились в беззвучной молитве.

– Ну вот, гляньте. – Амброж уперся руками вбока. – Какие любящие прихожанки. Ради того, чтобы уберечь своего попика,не только вырядили его в бабские одежды, но еще и грудного младенца одолжили.Какая самоотверженность! Ты кто таков, поп?

Священник еще крепче зажмурился.

– Это Миколай Мегерлейн, – сказал один изсопровождавших гуситский штаб крестьян. – Плебан тутошней приходскойцеркви.

Гуситы зашумели. Амброж побагровел, громко втянул воздух.

– Отец Мегерлейн… – протянул он. – Надо же,какая удачная встреча. Мы мечтали о ней. Со времени последнего епископскогорейда на Трутновско. Мы многого обещали себе от такой встречи.

– Братья! – выпрямился он. – Взгляните! Вотперед нами цепной пес вавилонской курвы! Преступное орудие в руках вроцлавскогоепископа! Тот, кто преследовал истинную веру, выдавал добрых христиан на муки иказнь! А под Визмбурком собственноручно проливал кровь невинную! Бог отдал егов наши руки! Нам поручил покарать зло и несправедливость!