знали по своему горькому опыту. А именно то, что японские колонизаторы могут вести себя столь же грубо и жестоко, как и их западные «коллеги». Японское правительство предоставило военным право управлять оккупированными территориями. Сущность оккупационной политики была сформулирована на согласительной конференции в ноябре 1941 г., когда Япония готовилась к войне с Соединенными Штатами. Согласно ей, японские администрации на оккупированных территориях должны были осуществлять строгий контроль над местными экономиками, «чтобы удовлетворить наши потребности в важных военных материалах». Год спустя один из членов кабинета выразился еще резче: «Для нас не должно быть никаких ограничений. Это вражеское имущество. Мы можем взять его и делать все, что пожелаем»{313}.

Притесняемые ранее Западом, народы и территории Великой Восточноазиатской сферы совместного процветания, ныне отдавали все свои энергетические ресурсы, стратегические материалы и промышленную продукцию военного назначения японской армии. Нефть из Голландской Ост-Индии была весьма ценна для Японии, и к 1943 г. оккупационное правительство так мощно сжало острова своими тисками, что Тодзо хвастливо объявил об окончательном завершении в Японии эпохи нефтяного голода. С Филиппин военные снабженцы и частные торговцы получали хром, медь, железо, руду и магнезию, из Бирмы — свинец, кобальт и вольфрам, из Таиланда и Французского Индокитая — резину и олово, из Малайи — бокситы. Корея продолжала поставлять значительное количество легких металлов и ферросплавов, а уголь поступал из копей Северного Китая и Маньчжоу-Го. Во время войны две трети всей энергии вырабатывалось из угля, около 20 % которого в 1943 г. импортировалось. Жители Японии также зависели от поставок важных продуктов питания, особенно риса, как это показано в таблице 14.3.

Торговый обмен с Японией обычно заканчивался плачевно для местных экономик. Японское правительство устанавливало такие цены на импорт и экспорт, а также такой обменный валютный курс, которые благоприятствовали йене. Оккупационные власти на недавно захваченных территориях не обращали практически никакого внимания на развитие тех промышленных производств, которые могли бы способствовать повышению благосостояния местных жителей. Оккупационная политика была направлена лишь на удовлетворение нужд Японии. В Индокитае армия по своему желанию отбирала у крестьян урожай. Когда ей понадобился материал для униформы, японские военные заставили некоторых крестьян распахать их рисовые поля и засадить их джутом. В конце концов даже те, кто раньше симпатизировал японцам, например, начали утрачивать иллюзии. Ба Мау позднее с сожалением говорил, что в то время существовали «только одни задачи и интересы — японские интересы. Для восточноазиатских земель существовала только одна судьба — превратиться в бесчисленное множество Маньчжоу-Го и Корей, навсегда привязанных к Японии»{314}. Эго стало горькой реальностью совместного процветания.

Экономическая эксплуатация была лишь одной стороной многогранного оккупационного правления, которое было призвано утверждать превосходство японцев и принижать местное население. Военные правители, целиком находившиеся под влиянием исторических мифов, трактовавших японцев как мировую «ведущую расу», самые лучшие отели и дома отводили исключительно для оккупационной армии. Большинство глав военных оккупационных администраций также осуществляли программы «японизации», согласно которым местные жители должны были кланяться каждому японцу, одетому в военную форму, отмечать японские праздники (29 апреля, день рождения императора, был превращен во всеобщий праздник всей сферы совместного процветания), а также заменить свое летосчисление японским официальным календарем. Таким образом, 1942 г. превратился в 2602-й с момента легендарного основания имперского государства, произошедшего в 660 г. до нашей эры.

Еще более неприятными были акты физического насилия. Опыт китайского фронта научил солдат японских сил вторжения настороженно относиться к «освобожденным жителям деревень», которые всегда, как казалось, плетут против них заговоры. И солдаты Императорской армии несли это подозрительное отношение к местному населению с собой в Юго-Восточную Азию и на тихоокеанские острова, а вместе с ним — и веру в свое расовое превосходство, а также склонность к антигуманным поступкам. По всей Азии и в Тихоокеанском регионе японские солдаты завоевали дурную славу за плохое обращение с местным населением. По малейшему поводу они пороли, избивали и словесно оскорбляли представителей других народов. В Голландской Ост-Индии японские оккупанты арестовывали известных националистов, устраивали облавы на крестьян, которых затем отправляли на работы в другие места, а также казнили тех индонезийцев, которые слушали по коротковолновому радио передачи союзников. После захвата Сингапура японские власти арестовали более семидесяти тысяч проживавших там китайцев, заподозренных в антияпонской деятельности. Тысячи этих несчастных, по словам очевидцев, связали вместе, вывезли на судах на середину гавани и выбросили там за борт. На Малайском полуострове оккупационная армия закрывала школы и превращала их здания в армейские казармы. Местное население получало лишь половину оттого рисового пайка, который предназначался японцам. Малайцам, пойманным за кражу с военных складов, даже самую незначительную, отрубали головы.

Страшные страдания выпали на долю женщин. Систематические унижения женщин наиболее интенсивными были в Корее. Рекрутеры, работавшие по заданию Императорской армии, набирали молодых девушек якобы для работы на японских текстильных фабриках. Вместо этого их отправляли в примитивные армейские бордели, разбросанные по азиатским просторам. Подобная судьба ожидала и многих других молодых корейских женщин, многим из которых еще не было и пятнадцати, которых отлавливали на улицах корейских городов и деревень, чтобы использовать их в качестве «женщин для отдыха» для японских солдат и сотрудников колониальной администрации. К подобной работе принуждались также китаянки, филиппинки, малайки и голландки, захваченные в Сингапуре. В целом в борделях Императорской армии оказались от 100 000 до 250 000 женщин. Десятки тысяч из них погибли от болезней и недоедания, другие были застрелены или заколоты японскими солдатами в последние дни войны.

Кровавая бойня в Азии, связанная с боевыми действиями и оккупационной политикой, выходила за все мыслимые рамки. Вдобавок к женщинам для отдыха, не менее 70 000 корейских мужчин погибли на работах в Японии или в качестве «добровольцев» Императорской армии. По подсчетам филиппинского правительства, страна потеряла 125 000 мирных жителей и военнослужащих. Индия оценила свои военные потери в 180 000 погибших во время боев на Бирманском фронте. Французы заявили, что на каждых двадцать вьетнамцев пришелся один погибший, в основном вследствие японской сельскохозяйственной политики, вызвавшей страшный голод в 1945 г. В отчете Организации Объединенных Наций говорится о 3 миллионах погибших на Яве, а также об еще одном миллионе индонезийцев, убитых японцами или умерших от голода, болезней и отсутствия медицинской помощи. Вероятно, погибла половина индонезийцев из числа тех 300 000 или 1 миллиона, которые были угнаны японцами на принудительные работы. В одном из отчетов утверждается, что из 130 000 европейцев, интернированных в Голландской Ост-Индии, в заключении умерли 30 000, в том числе 7000