не знает ли кто о Ланселоте, мессир Гавейн остановился в одном аббатстве у белых монахов[345]. Поскольку то была суббота, он остался на следующий день, день Господень, и отбыл в понедельник, прослушав мессу. Дорога, избранная им, вела в королевство Эстрангор. Спасаясь от полуденной жары, он спешился у чистого родника в тени высоких деревьев, как вдруг к нему подступила девица и стала умолять ради того, что ему всего дороже, поехать ночевать в небольшой замок, возведенный на краю болотистой равнины. Он позволил проводить себя туда. Едва с него сняли доспехи и отвели ему покой, усыпанный чудной свежей травой, как возвестили о прибытии сеньора шателена и с ним тридцати рыцарей. Гавейн спросил, к чему такая большая свита.

– К тому, – ответила девица, – что завтра у Мельничного замка соберут большой турнир. Король Марбоар, родич Галеота и сын великанши, будет выступать с одной стороны, а граф, мой возлюбленный, с другой. Тому из двоих, кто выйдет победителем, достанутся ястреб и сокол; а его подруга, если таковая имеется, получит прекраснейший в мире венок. А потому моему возлюбленному не терпится стяжать эту награду; вот для чего он созвал всех рыцарей страны выйти на поле с ним заодно. Прошу вас, сир, ради верности вашему дяде, королю Артуру, поддержите нас. Если вы согласны, победа от нас не уйдет, и венок отдадут мне[346].

В этот миг вошел шателен по имени Таненг, прозванный Белокурым по причине цвета его волос. Он был высок и ладно сложен.

– Сир, – сказала его возлюбленная, – вот монсеньор Гавейн, он не против выйти на вашей стороне.

– Тогда уж наверное все награды турнира будут мои, – сказал Таненг, протягивая руки к мессиру Гавейну, – помощь, оказанная вами, дороже самого прекрасного замка в дар от вашего дяди короля.

Турнир уже начался, когда на следующий день они прибыли на луг, где он проходил. Посередине возвышалась ложа, возведенная для короля Марбоара, королевы и самых прекрасных дам страны, и среди них была племянница королевы; она бесстрашно говорила во всеуслышание, что ее друг принесет ей награду. Подруга Таненга, принятая в кругу этих дам, утверждала с уверенностью, что все будет иначе.

– Один рыцарь, посильнее вашего друга, – говорила она, – покажет, на что он способен. Я не хочу его называть, но узнать его не составит труда.

В этот памятный день мессир Гавейн, одетый скрытности ради в белые доспехи взамен носимых им обыкновенно, поначалу не мог найти ни единого бойца, достойного помериться с ним. Видя, как он повергает наземь всех, кто один за другим осмеливался стать у него на пути, подруга Таненга с улыбкой сказала королевской племяннице:

– Не говорила ли я вам, что вы ошибаетесь? Взгляните на рыцаря в белых доспехах: кто посмеет ему противиться?

– Погодите, погодите, – ответила племянница, – может быть, явится кто-нибудь и сразит его в свой черед.

– О! Долго же вы его прождете, и вы бы перестали на это надеяться, если бы знали того, кто бьется за нас.

В это время из замка вышел отряд из двухсот рыцарей, чтобы поддержать сторону короля, столь жестоко теснимую с тех пор, как перед нею оказался мессир Гавейн. Тогда зрелище турнира преобразилось: новоприбывшие остановили графских рыцарей, а затем и вовсе принудили их обратиться вспять. Пришлось мессиру Гавейну повести их обратно и помочь вернуть превосходство. Тут начались кипучие, яростные схватки; и, несмотря на новое подкрепление, королевские бойцы были вынуждены покинуть поле боя, держа последнюю оборону у входа в свой стан.

Казалось, победа уже на стороне графа, когда внезапно появился рыцарь в алых доспехах. Он прибыл на луг, сопровождаемый одним оруженосцем. Пока люди короля суетливо бежали, он утвердился на их стороне и, обратясь к соперникам лицом, сбил первого, кто на него напал, а затем и второго, и третьего; глефа обломилась в теле четвертого; тотчас же с мечом в руке он ринулся в самую гущу боя и бился так, что никто уже не смел приблизиться к нему на арбалетный выстрел.

Из окон было слышно, как дамы рукоплещут алому рыцарю; шум этот достиг ушей мессира Гавейна, отошедшего в сторону проветриться. От одного юнца он узнал, что прибыл рыцарь, которому уже не в силах противостоять графские бойцы. Мессир Гавейн поспешно подвязал шлем, взял крепкое копье и пустил коня навстречу алому рыцарю, который только обзавелся новой глефой. Столкновение было донельзя жестоким: оба копья разбились в щепы, не поколебав всадников. Они потребовали другие глефы и поломали их снова; но сила удара едва не повергла их наземь. Однако Гавейну досталось похуже. В третий раз они потребовали копья, разошлись и устремились друг на друга. Но мессир Гавейн на сей раз волей-неволей растянулся на земле, тогда как алый рыцарь, пришпорив коня, врезался в ряды графских рыцарей и вынудил их бежать во весь опор. Тут же началась погоня, где победители смогли добыть немало лошадей и превосходных доспехов.

Алый рыцарь, вместо того чтобы оставаться с королевскими рыцарями, скрылся в лесу. Если бы Ланселота не сочли умершим, мессир Гавейн решил бы, что узнал его, и утешился бы легче оттого, что выбит из седла. Но кто другой мог так жестоко с ним обойтись? Он поклялся не давать себе покоя до тех пор, пока снова не отыщет его, и углубился в лес, идя по свежему следу алого рыцаря. С наступлением ночи он спешился у одного лесничего, чьи слуги с усердием помогли ему снять доспехи. Войдя, он заметил Гектора Болотного, который тут же поднялся с ложа, где разлегся во весь рост, и бросился ему на шею. Мессир Гавейн встретил его с притворной безмятежностью, скрывая сильную немощь.

– Откуда вы, сир? – спросил его Гектор.

– С турнира, что у Мельничного замка. Я ищу рыцаря в алых доспехах, который всех восхитил своей доблестью, а мне принес величайший позор, какой мне приходилось терпеть. Сойдясь со мною дважды безо всякого ущерба для себя, на третий раз он меня скинул плашмя. У меня с досады сердце готово разорваться; и потому я решился на то, чтобы победить его или оказаться побежденным.

Слыша от него такие речи, Гектор краснел от смущения; он сожалел, что, выступая против мессира Гавейна, быть может, заслужил утрату его благосклонности.

– Сир, ради Бога, простите меня, – сказал он, упав на колени, – если бы я вас узнал, я бы ни за что на свете не преломил против вас ни единого копья. Назовите мне возмездие, и я его приму.

Мессир Гавейн поспешил его поднять и заверить, что