По приезде в Белый дом В. Крючков уединился с Ельциным, а нам дали в собеседники Г. Бурбулиса. Я так и не узнал, сказал ли наш бывший шеф об этом варианте Б. Ельцину или нет. Скорее всего не сказал. До сих пор я не уверен, что это предложение было абсолютно нереальным»[465].

Патриотические лозунги были тогда не особенно популярными, и Б. Ельцин быстро учел критику. Патриотическая терминология в его речах исчезла, поскольку ему нужна была абсолютная власть, а для этого хороши были любые реальные союзники, которые поддерживали его в этих устремлениях. Следует при этом учитывать, что в окружении Ельцина всегда боролись как минимум две тенденции: космополитическая и патриотическая. Борис Николаевич, как опытный кукловод, периодически менял ориентацию своей политики, стремясь при этом не упустить нити из своих рук.

Даже политические противники Б. Ельцина соглашались с тем, что «вряд ли лично Ельцин был идейным противником Союза республик во главе с Россией, но ситуация обязывала его во имя власти делать ставку именно на развал союзного центра во главе с президентом Горбачевым. Политическая конъюнктура предопределила принципиальные решения о судьбе будущего государства»[466]. То есть, в принципе, существовал реально иной вариант предотвращения распада Советского Союза, через усиление роли Российской Федерации. Возможно ли было объединение республик вокруг нового центра — ельцинской России? Вполне, поскольку: «Ускользающая из рук союзного президента реальная власть все в большем объеме сосредоточивалась теперь в руках президента российского. И он демонстративно спешил воспользоваться этим… Издавались указы о переходе под юрисдикцию России одной отрасли хозяйства за другой. Было прекращено финансирование всех союзных министерств, кроме МО, МПС и Минатомэнерго, что означало смерть практически всех союзных структур…

Российские лидеры, воодушевленные собственной ролью в минувших событиях, полагая, что развал Союза уже свершившийся факт, стали делать некоторые поспешные и резкие заявления. В частности, о том, что правопреемницей исчезающего СССР может, и по праву, быть Россия»[467].

Но этого не произошло, и вряд ли причиной тому были «психологическое», или даже «психиатрические» комплексы Б. Ельцина. А. И. Лукьянов писал о болезни республиканских лидеров, что на смену власти союзного центра придет власть России, непредсказуемая власть Ельцина, которая уже маячила в лице российских министров, оседлавших союзные министерства. Поменять болтливого Горбачева на рубящего с плеча Ельцина руководители союзных республик не хотели. Шел относительно длительный (три с небольшим месяца) процесс распада страны. «…Они готовы, — писал А. С. Грачев, — были терпеть от союзного руководства то, чего не могли бы снести от российского. Во всяком случае, официально признать, что среди равных республик есть одна более равная, чем все остальные, было бы для них неприемлемо»[468].

Аналогичные мысли высказывали совершенно разные люди. Так, Ф. Д. Бобков писал: «Суверенизация, а с ней и сохранение власти, была ускорена стремлением обеспечить независимость, прежде всего от Ельцина»[469]. Можно предположить, что приближенные нашептывали Б. Ельцину идеи о том, что через установление контроля над союзными структурами можно не только избавиться от первого президента СССР, но и потом возродить союзное государство под эгидой России. Теоретически это могло казаться вполне осуществимым. Но идея оказалась нереализованной, то ли так хотели, то ли не смогли. Но после этого в своей ошибке (или обмане) не сознаются ни обманывающие советники, ни обманутый «хозяин». Кому же хочется выглядеть дураком или обманщиком?

Не сыграв роль спасителя Советского Союза, первый президент РСФСР полностью переключился на роль полновластного правителя России по принципу: «не журавль в небе, так хоть синица в руках». Красивых слов при этом сказано было не мало. «Россия — единственная республика, которая могла бы и должна стать правопреемником Союза и всех его структур», — заявил государственный секретарь РСФСР Г. Бурбулис на встрече с депутатами парламента республики 2 октября 1991 года. А уже с 1 ноября Российская Федерация прекратила финансирование тех союзных министров, которые не были упомянуты в Договоре об экономическом сообществе, подписанном в Кремле 18 октября Президентом СССР и руководителями 8 союзных республик (без Украины, Молдавии, Грузии и Азербайджана). Прибалтийские республики к этому времени уже официально вышли из состава СССР.

Еще 1 сентября в интервью американской телекомпании Си-эн-эн и советскому телевидению Горбачев заявлял, что Союз должен быть сохранен, но процесс уже пошел, поскольку 6 сентября была признана независимость Латвии, Литвы и Эстонии. В. Илюхин по этому поводу написал: «6 сентября 1991 года в средствах массовой информации промелькнуло сообщение о признании Государственным Советом СССР независимости Латвии, Литвы, Эстонии. Это произошло буквально на следующий день после окончания работы пятого, внеочередного съезда. И что еще примечательно, после того как 5 сентября Буш заявил о признании независимости названных республик, Горбачев заторопился. Он не мог ослушаться, отстать от заокеанского президента, бывшего шефа ЦРУ. Черт с ней, с этой Прибалтикой. Сохранить бы властное кресло под собой»[470].

Из воспоминаний Дж. Буша: «Я направил Горбачеву телеграмму, в которой говорилось, что мы признаем прибалтийские государства 30 августа. Он спросил, не можем ли мы подождать до 2 сентября, потому что новый советский Государственный совет в тот день должен был принять решение но этому вопросу. Я согласился. Мне казалось, что намного лучше побудить их действовать самих, чем в одностороннем порядке признать прибалтийские страны — тем более что все знали, что мы в любом случае собирались это сделать…»[471]

Процесс распада страны пошел. Однако, при всей тяжести удара, нанесенного Союзу прибалтийскими республиками, он был далеко не смертельным для Союза. В конце концов, до 1940 года СССР существовал без этих республик. Хуже было то, что, объявив о создании обновленного Союза, остальные республики оказались неспособными договориться о таком объединении. Попытки (искренние и ложные) договориться об объединении после августа 1991 года были, но реального договора достигнуто не было. Бесплодные встречи глав республик отнимали много времени, но Новоогаревский процесс оказался тупиковым. И другим просто не мог быть. Горбачев все время придумывал для себя фантомы, по достижении которых он якобы должен решить многие проблемы. Возможно, что он был втянут на этот путь, ведущий в никуда, своими советникам, которые вряд ли понимали всю глупость своих всенародно объявленных мечтаний. Но все это было миражом в пустыне, и великая держава катилась в пропасть.