особенно беспокоиться насчет этого дефекта у моторолы никакой необходимости нет – пусть себе морщится. Мотороле только и оставалось, что благополучно доставить Эми к Дому Фальцетти и грамотно произвести Инсталляцию.

В тот самый миг, когда вьюнош посетил Грозного Эми, множеству камрадов (или, точнее, бывших камрадов) явился другой тридэ – тридэ Психа. Всех их без исключения этот тридэ до безумия напугал, некоторые даже не поняли, что он призрак, хотя на этот раз Фальцетти не злобствовал и не бесновался, а, наоборот, был спокоен и убедителен. Говорил он всем одно и то же: надо идти к Дому Фальцетти, что в Фонарном переулке, надо показать Дону и его кузенам, что Гвардия существует и по-прежнему непобедима, необходимо любой ценой прорваться в Дом, а дальше он скажет.

Многие были настолько перепуганы появлением мертвеца (им было неважно какого – настоящего или искусственного), что даже не поняли, о чем он им говорил; другие поняли, но перепугались еще сильнее, в большинстве своем это были «вернувшиеся» – те, что главной целью себе поставили забыть об ужасном прошлом и заслужить прощение окружающих. Самые, впрочем, отмороженные вняли – конечно, тоже из страха, но и с тайной надеждой наконец отвести душу – и потянулись к Фонарному.

Очень во всей этой истории с попыткой захвата Дома Фальцетти удивили хутцуны – они тоже стали стягиваться к Дому Фальцетти. Хутцуны – хищники, а не падальщики, их устраивает только свежее мясо, причем вовсе не человеческое, вопреки тому, что порой повествуют мифы. На самом деле они охотятся на мелких птиц и еще более мелких животных, которых в городе почти что и нет; не брезгуют, конечно, и остатками человеческой пищи, однако собираться в ожидании чьего-нибудь трупа, тем более человеческого, они никогда не будут. И тем не менее – вот. Собрались у Дома Фальцетти, захватили все немногочисленные высоты вокруг него и замерли в ожидании. Чего они ждали? Я не знаю.

Глава 27. Смерть Дона

Кублах не сразу понял, что Дом умер. Сначала он просто не обратил внимания на его молчание – молчит, и ладно, не до него было Кублаху, многое надо было обдумать, прежде чем сюда войдет Дон. Но потом один за другим стали пропадать тридэ. Уползла плохо сделанная оранжевая змея, гуськом свернули за угол музыканты в странных спецовках, рыжая женщина упорхнула, а потом и весь остальной призрачный народец разбрелся кто куда. Правда, вот кресельный тридэ не ушел, а испарился еще до того, как Кублах вызвал Дона, но он и раньше так уходил, это было привычно и не вызвало подозрений. Но потом началось сгущение тишины. Кублах почему-то испугался и позвал:

– Эй!

Ответа не последовало, и тогда он позвал громче:

– Дом! Ты где?

Тишину чуть-чуть потревожил не шум и даже не шепот, а тихое, на пределе слышимости, шевеление, и смолкло, и совсем уже страшно Кублаху стало.

Он еще раз позвал негромко, да замолчал – понял, что ответа не будет.

Глаза его заметались. Дом Фальцетти гнал его из себя. И тогда Кублах отчетливо произнес, сам не зная кому, следующие слова:

– Всё! Мне здесь больше нечего делать. Здесь никого нет, и никто здесь ничего и ни от кого охранять не будет.

Он решил вызвать Дона и сообщить ему о случившемся, но сразу же забыл и стал искать выход. Немного поплутав, вышел в сад. Это был, собственно, не сад, а набор правильно расставленных деревьев непонятной очень типовой породы и совершенно одинаковых кустов, разделенных тропинками. Зрелище скучное, как государственный туалет. Ворота были распахнуты.

– Любому желающему! – сказал Кублах.

Он прошел к воротам, выглянул, потом вернулся, стал осматриваться, затем чуть ли не бегом пошел к дому. Войдя спешно, он открыл первую попавшуюся дверь, то была комната Джосики. Совершенно пустая. Естественно! Одни квадратики на полу. Перед одним из них он опустился на колени, попытался отскрести с пола, потом хлопнул себя по лбу, усмехнулся смущенно:

– Вот идиот!

Встал с колен, протянул ладонь к тому квадратику, и из него послушно выросло кресло. Кресло это он взял на руки – тяжелое оказалось – и, кряхтя, поволок к выходу.

Когда на пятачок Фонарного переулка, как раз туда, где когда-то приготовлен был для Кублаха погребальный костер, торжественно опустилась элитная бесколеска типа «хуманум» с Грозным Эми, он уже сидел в кресле с неприступным и очень упрямым видом, загораживая вход в дом.

Вьюнош первым выскользнул из бесколески, за ним – «сопровождающие», два мрачных и не очень уверенных в себе камрада, которые до того по приказу нового командира следили за квартирой Грозного Эми, а теперь были переданы в распоряжение этого странного тридэ. Парни совсем не привыкли подчиняться изображениям и поэтому чувствовали себя не в своей тарелке. Следом за ними элитный транспорт покинул Эми – с очень солидным и умным видом, хотя и несколько заторможенный. Кублаху его лицо показалось знакомым. «Наверное, – подумал он, – мне его когда-нибудь показывал Дом».

– Так, стоп! – сказал себе Эми уже знакомым и не своим голосом. – Ворота открыты, значит, можно идти, но что здесь этот тип делает?

Кублаха Грозный Эми не знал, но откуда-то ему было известно, что человека, сидящего в кресле у ворот, зовут Кублах. Это не удивило Эми, чувство удивления вообще не было знакомо ему. Его даже не смутила странная мысль, пришедшая ему в голову.

– Постой пока, – вдруг сказал он себе. – Я сейчас.

Молодой парень подошел к Кублаху и сказал официальным голосом Дома:

– Тебе здесь нечего делать. Ты сейчас встанешь и отойдешь в сторонку ждать своего Дона.

Кублах сразу узнал в парне того, кто шел за ним по другой стороне улицы во время той вечерней прогулки. Моторола. Ему не было страшно, страх прошел еще там, в коридорах Дома Фальцетти, но он чувствовал себя загнанным в угол крысенком, полная беспомощность. «Никогда бы не поверил, что способен на подобную глупость», – подумал он. А вслух сказал, слепо глядя в сторону:

– Велено пускать только Дона. А тебя нельзя.

– Неправда, – сказал вьюнош. – Дом открыл дверь, он впускает всех, в том числе и меня. Уйди.

«Я, в конце концов, персональный детектив, – сказал себе Кублах, – мне статус не позволяет перед железками отступать». Он посмотрел в глаза мотороле (туман в тех глазах клубился, туман неопределенного цвета, не было там зрачков), сделал насмешливое лицо и этак с юмором в голосе и с приподнятием правой брови произнес веско:

– Тут такая штука – Дома сейчас нет дома. И для