у гнома, колпака жидкими, седыми прядями, он почему-то очень напомнил мне обитающего в темных сырых местах и передвигающегося боком на длинных, изломанных ножках-ходульках паука, которого мы в детстве звали «Коси-коси сено».

– Ну-с, маленькая русская фрейляйн, пожалуйте сюда. – Он открыл калитку. – Что у тебя стряслось? Твой господин сообщил мне, что ты болеешь уже больше недели. В чем же эта боль проявляется?

Лекарь опустился на ступеньку веранды, достав из кармана измятую пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. Я стояла рядом, коротко отвечала на его вопросы.

– Ну, как вам сказать… Болит так, словно бы что-то вытягивается изнутри. Да, после приема пищи боль усиливается. Нет, ни рвоты, ни поноса не было. Ни разу. Да, тепло помогает, от него делается легче. Боль временно успокаивается. Извините, я не знаю, вернее не запомнила, как называется трава, из которой мы делаем отвар. Ее принесла нам наша соседка – фрау Гельб.

– Садись. – Лекарь показал на ступеньку против себя. – Все равно ведь, наверное, больше не вырастешь, останешься таким же прозрачным эльфом. Скажи-ка мне вот что – ты замужем? Ну, словом, у тебя есть один хороший мужик?

– Нет.

– Ну и напрасно. Что же ты, а? Кругом столько крепких русских парней, а также поляков, других всяких иностранцев. Вот скоро еще и итальянцы здесь появятся. – Лекарь ощерил в улыбке сплошь металлические, тусклые зубы. – Издавна известно: лучшее лекарство – живот на живот…

– Господин доктор… Если вы не сможете ничем помочь, тогда так и скажите. Я лучше пойду. – В растерянности я поднялась со ступеньки, сделала шаг к калитке.

– Вернись, глупая девчонка. Я же пошутил. Ой-ой-ой, какая обидчивая! – Глаза лекаря превратились в две узкие, блекло-голубые щелки, его обвислые желтоватые усы топорщились от неслышного смеха. – Садись… Садись же, когда тебе говорят! – Он добродушно дотронулся до моего рукава. – Не сердись на старика. Сейчас я вынесу тебе кое-что, и, надеюсь, ты скоро поправишься. Ах ты, Господи, Господи! Какая обидчивая. Вот они – русские…

Скинув у порога растоптанные опорки, он скрылся в доме и вскоре вынес оттуда небольшую, наполненную до половины прозрачной жидкостью мензурку, а также продолговатую коробочку с серо-голубыми, словно из глины, пилюлями.

– На-ка, выпей это, и на сегодня ты будешь избавлена от боли. А пилюли принимай три раза в день после еды. Да… Главное, старайся пока не есть много жареного мяса – бифштексов, антрекотов, а также избегай копченых колбас, бекона, осетровых балыков, паюсной икры. Воздержись к тому же от шоколада, какао, крепкого кофе…

В недоумении я посмотрела на лекаря. Его глаза опять превратились в узкие голубые щелочки.

– Ну что – снова разобиделась? О Господи… Ну, народец! Я хотел лишь сказать тебе, милая фрейляйн, что картошку и другие овощи ты должна есть только вареными. Жареного пока – ни-ни… По утрам хорошо бы какую-либо легкую кашку. Неплохо, конечно, если бы в твоем меню чаще появлялись кисломолочные продукты – простокваша, творог. И безусловно, запрещается поднятие тяжестей. Я позвоню об этом твоему господину.

Я развернула зажатый в потной ладони носовой платок с пятью марками, одолженными у бережливой Симы.

– Спасибо вам большое. Пожалуйста… Сколько я должна за визит и за лекарства?

– Нисколько ты не должна. Спрячь скорее свое богатство, – наверное, там у тебя целые миллионы марок… Ведь этот добряк Шмидт щедро платит вам за каторжный труд, а? За то, что надрываетесь. Ну, что молчишь? Щедро платит?

Лекарь смотрел на меня дружелюбно.

– Ты хорошо говоришь по-нашему. Почти без акцента. Здесь, что ли, так научилась? – Он коротко щелкнул зажигалкой у потухшей сигареты. – Я, знаешь, тоже когда-то немного умел по-русски и даже жил два года в России. Правда, давно это было. Ты тогда еще и на свет не появилась. В Первую мировую войну. В плен я попал. Помнится, неплохо жил в России. Вы, русские, – добрый народ, жалели нас, пленных. У меня женщина была. Хорошая, заботливая. Я работал санитаром в госпитале, а она – сестрой милосердия. Вдова. Мужа у нее убили. Очень хорошая, добрая женщина. Правда, и я тогда молодцом был, не такой старой развалиной, как сейчас. Когда уезжал нах Фатерланд – звал ее с собой. Даже и родителям уже написал – мол, русскую жену привезу. А она не захотела. Хотя и плакала. Плакала, а не захотела уехать из своей России.

Коротко вздохнув, лекарь переменил тему.

– Шмидт говорил мне, что ты из Ленинграда… Я видел фотографии у вас на стене – это ведь твоя мать болела весной? Писем-то из дома, конечно, не получаешь? – Задавая вопросы, он не ждал ответов. – Ты знаешь, что сейчас в России происходит? Русскую газету читаешь? Хотя в ней вряд ли об этом напишут. Гонят русские нас, немцев! Сейчас за Донбасс бьются… Наверное, к весне «геноссен»[84] сюда пожалуют…

Усмехнувшись, он кивнул на обложенную наполовину хвойными ветками клумбу, невесело подмигнул мне: «Вот будем их, товарищей, розами встречать…»

Ах, как хорошо иногда узнать что-то приятное. Наши в Донбассе! У меня даже боль утихла (а может, сразу лекарство помогло?) от этого известия.

– Господин доктор, а почему вы сказали, что скоро тут итальянцы появятся? Ведь Италия-то уже не союзница Германии.

– Ага, заинтересовалась! Ну что ж – итальянцы – красивые мужики… Дело в том, что после падения Муссолини германские войска сразу же и почти полностью оккупировали Италию. А коли недавний друг стал врагом – давай, тащи и его народишко в кабалу! Дармовая рабочая сила нужна Германии, таким, как ваш Шмидт.

Вот тебе и другая новость! Так все и случилось – прошляпили наши союзники Италию! А Вермахт, конечно, не дремал. Эх…

Шмидт, естественно, начхал на звонок лекаря (если тот звонил ему), сразу велел мне идти в поле. А вслед еще пробурчал, что эти «фофлюхтер руссише» – одно разорение для добропорядочных немецких бауеров – мол, совсем не хотят трудиться, так и норовят увильнуть от работы.

Вечером мы снова внимательно перечитали все последние газеты. О Донбассе в них ни строчки! Ничего не говорится и об оккупации Италии. Но не мог же старый «Коси-коси сено» наврать мне. Какой ему в этом прок?

3 октября

Воскресенье

Рассказала дяде Саше о нашей с Мишей словесной политической «баталии» с «бывшим». Как я и предполагала, дядя Саша полностью поддержал нас. Рождение и становление молодого советского государства сопровождалось – и это закономерно! – различными враждебными происками и оппозициями. Ведь наша страна – пока единственная в мире, где трудовой народ взял власть в свои руки.