в пользу сербов. Радикальное крыло СДП, опиравшееся на сельские районы Лики и Далмации, отвернулось от Рашковича. В своем оплоте, столичном Книне, радикалы создали Сербский национальный совет, который возглавили дантист Милан Бабич и полицейский инспектор Милан Мартич. В августе 1990 г. была принята «Декларация о суверенитете и автономии сербского народа». В этом документе говорилось, что хорватские сербы «обладают географическими, историческими, социальными и культурными особенностями и являются суверенным народом, обладающим всеми правами, обеспечивающими суверенитет нации». В случае выхода Хорватии из Югославской федерации сербы Краины, как они заявили, собирались требовать полного суверенитета. Именно это они и сделали, провозгласив Республику Сербской Краины (РСК).

Хорватские сербы нашли контакт с Милошевичем, югославской армией и службой госбезопасности SDB, которые обеспечили их оружием и бойцами-добровольцами. Это открыто признал на суде над Милошевичем сам Милан Бабич (свидетель С-061) и два офицера разведки. В Книне, говорили они, Милошевич считался «хозяином», он лично контролировал финансирование и поставки оружия в самопровозглашенную РСК. Сербы надеялись, что смогут. выиграть в этом силовом противостоянии. Когда министр внутренних дел Хорватии приехал на мирные переговоры, его встретила озлобленная толпа вооруженных сербов. Вице-мэр Книна Макура, учитель английского языка и директор местной радиостанции, в день референдума демонстрировал карту, где значительная часть Хорватии была обозначена как сербская территория. Макура уверенно заявлял: «Войны с хорватами не будет, потому что они никогда не смогут нас победить… Не пощадим крови ради создания нашей страны» (цит. по: Judah, 1997:181). Если бы Хорватия проявила твердость, торжество сербов было бы недолгим — им не удалось бы удержать Краину, но они чувствовали себя хозяевами положения в региональной столице и надеялись на помощь Милошевича.

Рашкович чувствовал себя загнанным в угол из-за жесткой позиции Туджмана «с его непомерными претензиями на национальный и этнический суверенитет». Туджман заявил: «О территориальной автономии для сербов не может быть и речи. Мы этого не позволим». Тем не менее в октябре начались переговоры между Хорватским демократическим содружеством (ХДС) и Сербской демократической партией (СДП). Сербскую делегацию возглавил умеренный политик д-р Вукчевич. Распространились слухи, что хорваты готовы пойти на уступки, что положение о «национальном государстве хорватов» будет удалено из конституции, что будут рассмотрены и экономические претензии сербов. Но начавшиеся переговоры между Рашковичем и Вукчевичем были взорваны изнутри. Радикалы из Книна обнародовали запись разговора Туджмана с Рашковичем, где глава сербской делегации говорит о своих компатриотах как о «безумцах» — ловкий ход в политическом торге («Уступите мне в чем-то, в награду я сумею образумить ярых экстремистов»). Скандал сыграл на руку Бабичу и Мартичу — лидер СДП был смещен без соблюдения рутинных формальностей — партийных дебатов и голосования. Это был своего рода дворцовый переворот. Умеренных сербов, примкнувших к Движению сербского возрождения (это была конкурирующая партия-соперник), заставили замолчать (Judah, 1997: 168–169; Vreme, 28 окт. 1991). Обещания уступок со стороны ХДС превратились в прошлогодний снег — теперь вести переговоры было не с кем. Хорватия тайно готовилась к войне, влияние эмигрантов и «ястребов» усиливалось.

Осиек вскоре столкнулся с куда более жестким давлением. Иосип Рейхл-Кир, шеф полиции, не смог играть роль миротворца, когда в город вошли вооруженные хорваты из Далмации, направленные туда Шушаком 1 июля 1991 г. Местный полицейский Главас, радикальный член ХДС, боялся своего начальника, у которого был собран компромат на подчиненного. Он натравил экстремистов на своего шефа, и хорватские боевики изрешетили машину Рейхл-Кира из автоматов. Глава полиции погиб вместе со своими сербскими и хорватскими помощниками (один из них был вице-председателем муниципалитета Осиека). Контроль над полицией перешел в руки Главаса и его боевиков (Stitkovac, 1997: 160). В ответ на это Сербский национальный совет избавился от умеренного Вукчевича. Боясь беспорядков, хорваты из окрестных деревень начали разбегаться, а армейские и ополченческие части Югославии стали сосредотачиваться в районе реки Дрина. 3 сентября началась артиллерийская канонада. Сербы Осиека «оказались между молотом армии и наковальней Хорватии» (так писало Vreme, 2 дек. 1991). Позже сербы перенесли направление главного удара на Вуковар, и Осиек получил временную передышку.

Лидер боснийских сербов Радован Караджич дрогнул. Перед выборами он заявлял: «Наши мусульмане нам ближе, чем многие христианские европейские нации». Во время избирательной кампании три крупнейшие национальные партии Боснии сумели найти общий язык; каждая из них представляла интересы своей этнической группы. Тогда Караджич и его заместитель Биляна Плавшич поддержали лидера мусульман Изетбеговича в его борьбе за пост президента. Под давлением обстоятельств они были вынуждены изменить позицию. Плавшич провозгласила: «6 миллионов погибнут, но оставшиеся 6 миллионов будут жить свободными». С невозмутимостью профессора биологии она утверждала, что этнические чистки — это «естественный феномен». Караджич выразился в том же духе: «Сербы готовы к войне. Если кто-то хочет сделать из нас национальное меньшинство, мы готовы к войне. Мы хорошо помним, что такое геноцид». В июле 1991 г. он произнес: «Я слышал, что все вооружаются, но… сербам это не нужно. Если на нас нападут, это будет означать агрессию против всей Югославии, и тогда все сербы добровольно вступят в Югославскую народную армию (ЮНА), чтобы защитить общую родину». Веря, что за его спиной стоит ЮНА, Караджич угрожал мусульманским делегатам: «Если вы выйдете на тропу войну, вас сотрут с лица земли». Когда начались боевые действия, он неоднократно повторял, что сербам и мусульманам вместе не жить, что боснийские сербы уже 70 лет существуют под угрозой «геноцидного уничтожения» (Sudetic, 1998: 84; Vreme, 3 мая 1993). Близость Сербии придавала ему мужество и решимость. Караджич верил, что ЮНА сможет создать Великую Сербию. Все его действия укладываются в мой тезис 4б: с помощью подавляющего военного превосходства можно достичь национальных целей, ничем при этом не рискуя. Социалистическая партия Сербии Милошевича и сербские националистические партии устраивали митинги и демонстрации на хорватской земле задолго до того, как Хорватия объявила о независимости.

Однако Сербия была внешней силой, и особой надежды на нее не было. Местное население продолжало искать возможность разрешить кризис с чужими для них этническими группами. В газетах, по радио, на телевидении обсуждались пути достижения компромисса, тысячи людей выходили на марши мира в Сараево, Мостаре, Баня-Луке. Тем временем радикалы раздавали оружие. Местные сербы не отказывались от него по разным причинам: национализм, радость обладания убийственной игрушкой, чувство могущества, которое она дает, страх, что тебя назовут трусом и предателем сербского дела, если ты откажешься вооружаться. Если на стене висит ружье, то оно выстрелит обязательно. Оружие оказалось ловушкой для многих обычных сербов, как, например, для этого человека из Сараево:

Вообще-то я пацифист. Я знал,