как хорватская полиция безучастно взирала на все происходящее. Молодой парень показал ему баррикаду хорватов, сложенную из бетонных блоков, потом отвел в местное отделение партии ХДС, где сидели «угрюмые, неприветливые» люди, вооруженные винтовками и ножами. Они обзванивали своих знакомых и звали их на борьбу с сербскими националистами. На следующий день Томпсон услышал от одного серба такую оценку: «То, что случилось вчера в Задаре, — это откровенный геноцид» (Thompson, 1992: 261–264, 276). Обе стороны мстили друг другу за все содеянное ранее.

Некоторые соратники Туджмана призывали к примирению. Они понимали, что им не удержать всю территорию, если в бой пойдет югославская армия. Туджман мог бы дистанцироваться от наследия усташей, но это бы выхолостило всю его предвыборную риторику о «тысячелетней» борьбе хорватов за свободу. Если бы Туджман или Милошевич были мудрыми правителями, способными оценить происходящее и предугадать будущее, возможно, — при поддержке умеренных с той и другой стороны, — они смогли бы предотвратить катастрофу. Но такие государственные деятели встречаются нечасто, особенно среди тех, кто пришел к власти на гребне националистической волны. Туджман, в отличие от Милошевича, был твердокаменным националистом, и наградой ему была победа на выборах. Беда была не в том, что Туджман начал карьеру как авторитарный политик (вскоре он им станет), а в том, что, следуя воле демократического большинства, за него проголосовавшего, он не отступил ни на шаг от своих предвыборных лозунгов, полностью отвернувшись от тех, кто не разделял его взгляды. Сербские депутаты настаивали на внеэтническом определении гражданства, но Туджмана поддерживало большинство. Он не нуждался в иной поддержке и не пошел на компромисс.

Основателем Сербской демократической партии (СДП) в Хорватии был Иован Рашкович. Во время избирательной кампании он много говорил о Великой Сербии, прекрасно понимая при этом, что позиции сербов очень уязвимы. Он искал компромисса. Но непримиримость Туджмана привела к тому, что СДП заставила своего лидера отказаться от поста вице-председателя парламента. Рашкович начал склоняться в сторону Милошевича, а сербская фракция вышла из парламента. Партия стала более радикальной. Проблема Рашковича (как и других политиков такого толка) заключалась в том, что он не мог найти компромиссного решения не по собственной вине, а потому что другая сторона считала себя слишком сильной, чтобы пойти навстречу.

По мере того как нарастала напряженность, поддержка Туджмана возрастала. У него не было соперников до самого конца войны. Среди его сторонников мужчин было больше, чем женщин; его поддерживали консерваторы, в особенности церковные деятели; крестьяне; жертвы военного лихолетья (хорваты приграничных районов) и, наконец, те, кто смог обогатиться в результате экономических реформ. Война заткнула рот даже самым недовольным — они тоже предпочли стать патриотами. Авторитарная власть, полуузаконенная войной, свернула шею оппозиции. Хорватия стала государством-партией, опиравшимся на всенародную поддержку (Pusic, 1997; Sekulic & Sporer, 1997). Такая власть не ищет компромиссов. В мае 1991 г. в Хорватии был проведен референдум. 93 % его участников высказались за создание независимого суверенного государства, где меньшинствам гарантируются права личности. Сербская Краина бойкотировала референдум, потому что неделей ранее там провели свой плебисцит, на котором подавляющее большинство, выразило желание присоединиться к Сербии. Вопрос был поставлен ребром — за народ или против народа. Кто бы рискнул сказать «нет» в такой ситуации? Референдум отдал законную власть в руки националистов. Теперь государство принадлежало им.

На тайной встрече Туджман и Милошевич пытались предотвратить катастрофу, а заодно поделить Боснию за счет мусульман, но не пришли к единому решению. Милошевич, Иович, сербские генералы, полиция безопасности, СПС контролировали государство и армию. Они были уверены в том, что смогут совладать с оппозицией, а если дело дойдет до войны, она закончится через пару недель. Великую Сербию можно было построить быстро и без особых затрат. Но Туджман и ХДС вступили в изнурительную борьбу против тех, кого они считали коммунистами и своими поработителями. Они знали, насколько труден будет их путь, но им было не привыкать. Сербия должна была поспешить и первой нанести удар, пока хорваты не создали армию. Придет время, и кровь, и страдания войны перевесят все эфемерные выгоды от нее, о чем постоянно забывают политики. Югославия приближалась к опасной зоне вполне демократическим путем. Наступала пора голосовать не бюллетенями, а пулями.

ГЛАВА 13

Югославия, II. Кровавая чистка

В предыдущей главе мы обсудили приближение Югославии к опасной зоне кровавых чисток по мере того, как в стране перерождались демократические процессы. Чтобы понять, как и когда Югославия переступила через эту черту, мы должны вспомнить тех, кто первым совершил акты вооруженного насилия в смешанных хорватско-сербских районах хорватской Краины. Вслед за этим пролилась кровь в мусульманско-хорватско-сербских землях Боснии. До 1998 г. сохранялось спокойствие в Косовском крае и до 2001 г. в Македонии. Генезис этих конфликтов соответствует моему тезису 3: опасность возникает тогда, когда две соперничающие этнические группы оспаривают суверенитет над одной и той же территорией, при этом их претензии морально оправданны и осуществимы. Одна группа представляла большинство населения страны, другая являлась большинством в том или ином пограничном районе и могла рассчитывать на поддержку этнической родины, с которой она граничила. Ослабление демократии и усиление авторитаризма стали причиной ухудшения ситуации.

Споры о суверенитете трудно уладить миром. Все усилия сторон сводятся к нулю: «Или мне, или тебе владеть этим клочком земли». Конфликт можно разрешить, предоставив автономию меньшинству внутри федерации или с помощью перераспределения властных полномочий в федеральном правительстве на основе консоциативной модели. Споры о суверенитете сводятся к конкретным вопросам обладания военной и экономической властью: у кого будет оружие и работа? С этого начинались события в Сербской Краине, где у сербов была и военная сила, и полицейская власть. В борьбе за независимость Хорватия обратилась к помощи хорватских же полицейских. Сербы вознегодовали. В некоторых районах радикалы провозгласили самоуправление, установили блокпосты, создали добровольческое ополчение (Cohen, 1995: 132–133). То же касалось и занятости. Новое хорватское правительство начало массовое увольнение ранее привилегированных сербов. При этом главные отрасли промышленности все еще принадлежали государству. Не последнюю роль играл «домовник», документ, подтверждающий хорватское гражданство. Его нужно было предъявлять, чтобы открыть бизнес, получить медицинскую страховку, пенсию, паспорт, водительские права. Сербы были возмущены — домовник выдавался лишь тем, «кто владел хорватским языком и латиницей» и мог подтвердить «свою приверженность к хорватской культуре» (Udovicki & Torov, 1997: 95; Vreme, 8 марта 1993). Классовые концепции были вытеснены этническими. Начались конфликты из-за рабочих мест на предприятиях и в учреждениях. В приграничных районах Хорватии развернулась борьба враждующих управленческих структур при полном отсутствии рутинных