ни Хорватия, ни Сербия не могли воспринять ситуацию с полным или хотя бы относительным беспристрастием. Вместо этого они гордо заявили о том, что будут поддерживать свой народ. Ведь именно с этим лозунгом они выиграли недавние выборы. Во-вторых, местная власть и полиция без вмешательства извне могли бы сами разрешить назревший конфликт. Но в тот короткий период, когда местные жители опирались лишь на собственные силы, обнаружился тревожный фактор. Экстремисты могут противостоять умеренным (партии порядка), если обладают неоспоримой монополией над военными и полицейскими силами. В этом случае их наступление будет стремительным, а победа быстрой и легкой (см. тезис 4б). Именно это и произошло в первые дни конфликта. В тех городах и селах, где какая-то из сторон обладала большей военной силой, к власти приходили радикалы. Дурной пример заразителен. В других, даже более спокойных местах, осуществлялась та же технология захвата власти по праву сильного. Радикалы из Книна, столицы Сербской Краины, создали парамилитарное формирование, известное как «Мартицевчи», и захватили город. Потом они атаковали и взяли штурмом отделение полиции в городе Глина, где была влиятельной полиэтническая Хорватская демократическая партия, поддерживаемая многими сербами. Сербов Глины «освободили», не спрашивая их разрешения (Stitkovac, 1997: 161). После таких переворотов люди искали спасения в более безопасных этнических анклавах, разнося весть о случившемся, требуя возврата утраченной собственности, захватывая чужой дом взамен потерянного. Возникало искушение самим нанести первый обезоруживающий удар по слабому этническому меньшинству в новом месте проживания, где ты чувствовал себя сильным. Беззащитные и уязвимые страдали первыми.

Иная картина складывалась в городах и селах с более сбалансированным этническим составом населения. Там аргументы радикалов не всегда работали. Первый удар мог и не принести победы, что привело бы к эскалации насилия. В городах с полиэтническим равновесием, как Осиек, хорватско-мусульманский Витез, Сараево и Братунак (мусульмане в большинстве, но сербы лучше организованы) возникали совместные чрезвычайные органы власти. В деревнях с этническим равновесием за порядком следили смешанные патрули. Так было в Вишнице, о которой мы расскажем позже. Местные особенности могли усугубить или уменьшить проблему. В Мостаре глубокий овраг делил город на хорватскую и мусульманскую общины. Хорваты быстро взяли под контроль свою половину, а мусульмане — свою. Каждая община превратилась в осажденный лагерь. Бойцы закопались в землю по обе стороны оврага. Беспорядочную перестрелку вскоре сменил плотный артиллерийский огонь. В ходе артподготовки хорватские ополченцы разрушили всемирно знаменитый мост. Это было похоже на настоящие боевые действия.

Во время Второй мировой войны хорватское село Меджугорье в Боснии было оплотом усташей. После войны жители-хорваты предпочитали вспоминать не зверства националистов, а яростную месть сербов, когда «во всем крае не осталось в живых ни одной семьи. Тюрьмы, пытки, изнасилования — это было лишь частью тех страшных дел, что творили сербские партизаны» (Bax, 1995: 74). Банды усташей ушли в горы, где сопротивлялись еще 12 лет, уцелевшие перебрались за границу, где передали оружие местным хорватам. Тито заставил хорватов воздвигнуть гигантский военный мемориал «Жертвам фашистской оккупации». Этот колосс был убедительным символом сербского доминирования. Местные к этому привыкли. В 1980-е гг. селение стало местом паломничества католиков, после того как местным женщинам и детям явилась Богородица. Семья Остожичей, сербы по предкам, но сильно перемешавшиеся с хорватами, вела бойкую торговлю сувенирами, в которых был и политический подтекст. Среди хорватов начиналось глухое брожение, поднял голову национализм. Святое место находилось под опекой монахов-францисканцев, о чьей сомнительной деятельности во время войны я рассказал в главе 11. Местные францисканцы (но не весь орден) снова сошлись с хорватскими националистами. В сувенирных лавках помимо религиозной атрибутики продавались и вещицы с символикой усташей и Третьего рейха. Статуя Мадонны тоже стала частью новой националистической иконографии. Независимость Хорватии была провозглашена в годовщину явления Девы Марии. В Междугорье родился Гойко Шушак, главный «ястреб» в правительстве Туджмана, он сохранял там свое влияние. Когда в сентябре 1991 г. в Югославии разразился кризис, семью Остожичей обвинили в связях с сербскими четниками. В знак мести их семейная усыпальница была взорвана — в 1991 г. такое часто происходило на спорных территориях страны. С помощью актов вандализма выражалась ненависть и непризнание исторических корней семьи или этнической группы на данной территории.

Остожичи защитили себя, обратившись к помощи сербских беженцев из деревень, пострадавших от этнических чисток. Финал акта драмы состоялся в мае 1992 г., когда жители села призвали на помощь отряд хорватской армии. Почти 100 человек из клана Остожичей, в основном мужчины, были схвачены и расстреляны в овраге (Вах, 1995; Sells, 1996: гл. 5).

В Косовском крае события развивались совершенно иначе — там делалось все, чтобы избежать насилия. Это был единственный регион Югославии, где в 1970–1980 гг. прошли ожесточенные конфликты. Косово стало полицейским государством после свержения Милошевича в 1989 г. Как указывает Джуда (Judah, 2000: 84), «это была непримиримая война между двумя народами за обладание одним и тем же куском земли», что соответствует моему тезису 3. Тем не менее в Косове сохранялся покой вплоть до конца 1990-х гг. Косовский край на 85 % был албанским, и сербы не могли безнаказанно вмешиваться в его дела, так же как и соседняя Албания. Жесткий коммунистический режим в Албании не вызывал никаких симпатий у косовских албанцев, а его посткоммунистический преемник оказался нежизнеспособным. Косовские политики могли без помех разработать свою тактику сопротивления. Победил Ибрагим Ругова, избравший политику ненасилия. Его Демократическая лига Косово бойкотировала сербские выборы, школы, больницы, заменяя их своими. Сербские власти смотрели на это сквозь пальцы. Их суверенитет над Косовским краем был международно признанным, а проблем хватало и без Косова. Но Дейтонское соглашение 1995 г. привязало Косово к Сербии, что выбило почву из-под ног у миротворца Ругова и подняло многих косовских албанцев на вооруженную борьбу, которую возглавила Армия освобождения Косова (АОК). Когда в 1997 г. началось восстание в Албании, Косовский край оказался наводнен оружием. Финал драмы пришелся на 1998 г., когда сербская полиция и армия попытались разгромить АОК. Разнохарактерность этих обстоятельств оставляет открытым вопрос: что бы произошло, если бы местному населению позволили решать свои проблемы без вмешательства извне? Но этого не случилось. Был разыгран третий сценарий. Баланс сил был нарушен вторжением враждебной этнонационалистической армии.

Лидер Сербской демократической партии в Сербской Краине Иован Рашкович опирался на городское население региона, выступавшее за переговоры с хорватским правительством. Политик сознавал, что он представляет всех сербов в Краине, он также понимал насколько уязвимо их положение. Рашкович заявлял, что не желает независимого сербского государства в Хорватии, что ему не нужна и автономия, а лишь некоторое перераспределение властных полномочий