Ральф отшатнулся, подумав, что он все же виден, но Эд неотреагировал на резкое движение Ральфа. Он подозрительно оглядел четыре пустыхпассажирских сиденья, словно услышал раздавшийся оттуда звук. Одновременно онпротянул руку к картонной коробке, пристегнутой ремнем безопасности креслувторого пилота. Рука погладила коробку, затем потянулась к голове и поправилашарф.

Справившись с повязкой, Эд снова запел… От слов этой песнипо спине Ральфа струйкой побежал холодок:

«Приняв одну пилюлю, станешь больше…»

«Правильно, — подумал Ральф. — Ответ получишь от Алисы,когда она на десять футов станет выше».

Сердце трепетало у него в груди — даже возвышаясь на десятьфутов над кабиной пилота, он не был напуган так, как в момент неожиданногоповорота Эда. Ральф был уверен, что Эд не видит его, однако человек,утверждавший, что у сумасшедших чувства более обострены, чем у нормальныхлюдей, знал, что говорит, и именно поэтому Эд сознавал, что что-то изменилось.Запищало радио, заставив обоих мужчин вздрогнуть.

— Сообщение для «Чироки». Вы входите в воздушноепространство Дерри на высоте, требующей регистрации самолета. Повторяю, вывходите в контролируемое воздушное пространство над территорией города.

Поднимитесь на высоту 16 000, «Чироки», и перейдите на 170 —один, семь, ноль. А пока, пожалуйста, идентифицируйте себя, назовите… Опустивсжатый кулак на радио, Эд начал яростно колотить по панели.

Стекло треснуло, разбрызгивая стеклянные фонтанчики, вскорепотекла кровь.

Она забрызгала приборную доску, фотографию Элен с Натали наруках и серую футболку Эда. Он продолжал бить по радио, пока голос непревратился в грохот статических разрядов, а затем и вовсе смолк.

— Отлично, — тоскливым голосом человека, привыкшегоразговаривать с самим собой, произнес Эд. — Намного лучше. Ненавижу все этивопросы.

Они только… Увидев свою окровавленную руку, Эд замолчал. Онподнял ее, внимательно осмотрел, затем вновь сжал в кулак. Огромный осколокстекла впился в плоть как раз над первой фалангой среднего пальца. Эд вытащилосколок зубами, выплюнул его в сторону, затем (у Ральфа от этого жеста кровьзастыла в жилах) провел кровавым кулаком сначала по одной, затем по другойщеке, оставляя красные отметины. Он потянулся к встроенному ящичку, досталзеркальце и полюбовался боевой раскраской. Увиденное, очевидно, доставило емуудовольствие, потому что Эд улыбнулся и кивнул, прежде чем положить зеркальцеобратно.

— Помни, что сказал этот соня, — низким, тоскливым голосомпосоветовал себе Эд, а затем надавил на штурвал. Нос «Чироки» направился кземле, стрелка альтиметра медленно отступала назад. Теперь прямо под нимираскинулся Дерри. Город походил на горсть опалов, разбросанных потемно-голубому бархату.

Из отверстия в коробке, разместившейся на кресле второгопилота, выходили два тонких провода, присоединенных к дверному звонку,прикрученному к подлокотнику кресла Эда. Ральф считал, что как только в полезрения появится Общественный центр Дерри, Эд положит палец на белую кнопку,начав таким образом свой акт камикадзе. А перед самым тараном здания нажмет накнопку. Бом-бум — прощай, жизнь.

«Разорви провода, Ральф! Отсоедини их!»

Отличная идея, но с одним недостатком: находясь на этомуровне, Pальф не мог порвать даже паутину. А это означало, что Ральфу придетсяопуститься в страну Шот-таймеров. Но только он приготовился к спуску, каксправа от него раздался мягкий голос, окликнувший его по имени:

Ральф.

Справа? Невозможно. Справа ничего не было, кроме креславторого пилота, борта самолета и сумеречного воздуха Новой Англии. Продольныйшрам на руке Ральфа начал покалывать, как нить накаливания вэлектрообогревателе.

Ральф!

Не смотри. Вообще не обращай внимания.

Но он не мог. Некая огромная, мощная сила навалилась нанего, и голова Ральфа начала поворачиваться. Он сопротивлялся, осознавая, чтоугол крена самолета увеличивается, но и это не помогло.

Ральф, посмотри на меня — не бойся.

Он совершил последнюю отчаянную попытку непослушания, но онане удалась. Голова Ральфа продолжала поворачиваться, и внезапно оказалось, чтоон смотрит на свою мать, умершую от рака легких четверть века назад.

4

Берта Робертс сидела в плетеном кресле-качалке в пяти футахза бортом кабины самолета. Она вязала, раскачиваясь в миле над поверхностьюземли. На ее ногах красовались тапочки, отороченные мехом норки, — Ральфподарил их матери в день ее пятидесятилетия. Плечи Берты укрывала розовая шаль.Значок с политическим лозунгом — «ПОБЕДИМ ВМЕСТЕ С УИЛЛКИ! <В 1978 г.Республиканец Уильям Коэн, баллотировавшийся от штата Мэн, победил на выборах вСенат Уильяма Хатауэя.>» — скреплял шаль на груди.

«Все правильно, — подумал Ральф. — Она носила такие значкивместо украшений — это было ее маленькой слабостью. Как же я мог забыть?»

Единственным несоответствием, поразившим Ральфа (больше, чемто, что она была мертва, но в данный момент раскачивалась в кресле на высотешести тысяч футов), являлось ярко-красное вязание в ее руках. Ральф никогда невидел мать вяжущей, не был даже уверен, что она владела этим искусством, однакомать действительно вязала. Спицы так и мелькали в ее проворных руках.

— Мама? Ма? Это действительно ты?

Спицы замерли, когда она оторвалась от кровавого полотна.Да, это его мать — по крайней мере, такой запомнил ее Ральф. Узкое лицо, бровидомиком, карие глаза и тугой узел каштановых с проседью волос. И только сжатыегубы включали в себе коварство… Пока она не улыбнулась.

Ральф Робертс! Я удивлена твоим вопросом!

Однако это не ответ, подумал Ральф. Он хотел произнести этовслух, но посчитал, что лучше промолчать. Справа от Берты в воздухе зависломолочно-белое пятно. Когда Ральф взглянул на него, пятно потемнело,превратившись в подставку для журналов, сделанную Ральфом в мастерской во времяучебы в колледже. На подставке стопка журналов «Ридерз дайджест» и «Лайф».

Теперь земля далеко внизу исчезла, покрываясь коричневыми итемно-красными квадратиками, превращаясь в линолеум на полу кухни в доме егодетства на Ричмонд-стрит в Мэри-Мид. Поначалу сквозь пол просвечивала земля,геометрические полоски ферм, но затем он стал плотным. Призрачное молочноепятно превратилось в маминого ангорского кота, возлежавшего на подоконнике инаблюдавшего за кружением чаек. Кот испустил дух приблизительно в то время,когда Дин Мартин и Джерри Льюис перестали вместе снимать фильмы. Тот старикправ, мой мальчик. Не надо вмешиваться в дела Лонгтаймеров, Позаботься о своейматери и не думай о том, что не касается тебя.