как замечательный деятель русской революционной демократии блестяще использовал этот литературный жанр для изобличения реакционеров и либералов, для борьбы за передовые идеи, выдвигаемые освободительным движением. Однако здесь же, на соседних страницах, содержатся высказывания, проникнутые объективизмом, который был столь ненавистен Н. А. Добролюбову, как и другим революционным демократам, и который не может, не должен иметь места в работе советских критиков и литературоведов.

В чем смысл и назначение, например, длинных, занимающих несколько страниц рассуждений о “религиозно-монархическом мировоззрении” тринадцатилетнего (!) Добролюбова? ‹…›

Резкое возражение вызывает и данное Б. Бухштабом определение “некрасовского лирического героя”, как “интеллигентного городского пролетария, нервного, озлобленного, замученного рефлексией…”. Под этими словами мог бы подписаться любой либеральный профессор, тщательно замалчивающий политическую, идейную направленность творчества Н. А. Некрасова, дух непримиримого, неукротимого борца за народное счастье, который жил в уме и сердце “лирического героя” поэта.

Объективистская близорукость, лежащая в основе этой характеристики, выступает с еще большей разительностью в либеральных, поверхностных рассуждениях Б. Бухштаба о проповедниках “чистого искусства”. ‹…›

Свою характеристику позиций блюстителей “чистого” искусства Б. Бухштаб заканчивает следующим образом: “Не возбранялась и ‘поэзия мысли’, лишь бы размышления поэта касались ‘вечных’ вопросов бытия, а не конкретных, насущных социально-политических проблем. Стремление уйти и увести от этих проблем было естественным проявлением идеологии ущербного класса”. Говоря об ущербности дворянской идеологии, Б. Бухштаб, однако, не показывает, что самую ущербность и ограниченность своих позиций дворянская реакция пыталась употребить в качестве орудия борьбы против освободительного движения. Подобное положение имело место и в начале ХХ столетия, когда буржуазия использовала упадочные, декадентские сочинения своих литературных наемников как средство пропаганды, обращенной против надвигавшейся социалистической революции. И в наше время отравленная стряпня агентов американского империализма не только отражает распад и гниение капитализма, но и является одним из мерзких и подлых приемов, посредством которых эксплоататоры стремятся отсрочить час своего падения.

Таким образом, вопрос о подлинной направленности произведений ревнителей “чистого” искусства – это вопрос, имеющий отнюдь не только исторический интерес. Речь идет о проблеме, имеющей насущно важное значение для нашей сегодняшней, современной борьбы за высоко тенденциозное, открыто партийное искусство, проникнутое идеями советского патриотизма, идеями Ленина – Сталина»[1122].

Работы Н. И. Мордовченко и П. Н. Беркова автор рассматривает вместе:

«Пережитки формалистических представлений о литературе сказываются в неспособности или в нежелании некоторых литературоведов понять прямую, неразрывную и ясно ощущаемую связь между творчеством русских поэтов прошлых столетий и борьбой угнетенных масс – борьбой русского народа за свободу и независимость против иноземных захватчиков и “отечественных” эксплоататоров – помещиков и капиталистов.

Творчество лучших, передовых художников прошлого должно быть раскрыто и понято с позиций социалистической современности. Наша партийная печать постоянно дает образцы такого подлинно научного, большевистски целеустремленного подхода к классическому наследству. Этим образцам должны следовать литературоведы, изучая историю русской и мировой литературы в свете задач, выдвигаемых строительством нового, коммунистического общества. Только с этой высоты и можно дать верное, глубокое, правдивое объяснение успехам и достижениям русской поэзии, завоевавшим ей первое место в мире. Чтобы дать правильное и исчерпывающее истолкование явлениям и событиям прошлого, надо прежде всего быть активным работником социалистической культуры и руководствоваться ее высокими, благородными принципами, обращаясь к историческим фактам.

Именно этой широты сопоставлений, этой горячей заинтересованности советского современника, этой целеустремленности исследования не хватает опубликованным в новом издании малой серии “Библиотеки поэта” вступительным статьям – Н. И. Мордовченко к стихотворениям Кондрата Федоровича Рылеева и П. Н. Беркова к стихотворениям Михаила Васильевича Ломоносова.

Правда, авторы этих вступительных статей не прошли мимо замечательной патриотической деятельности обоих поэтов, боровшихся – каждый по-своему – за честь, независимость и процветание своей великой Родины. Н. И. Мордовченко рассказывает о революционных идеях К. Ф. Рылеева, нашедших отражение в его поэзии; П. Н. Берков – об огромной новаторской, созидательной работе М. В. Ломоносова, сделавшего так много для будущего русской науки, русской поэзии. Однако в этом обстоятельном изложении исторических фактов нет должной широты исследования, нет развернутого определения тех связей, которые существовали между творчеством отдельных выдающихся представителей русской литературы и разгоравшейся напряженной классовой борьбой народных масс против угнетателей… ‹…› Н. И. Мордовченко, рассказывая о творческом пути К. Ф. Рылеева, не следует знаменитому ленинскому указанию о трех этапах развития революционно-освободительного движения в России. Разумеется, это лишает его возможности исчерпывающе и всесторонне объяснить важнейшие особенности творчества поэта-декабриста. П. Н. Берков в своей статье должен был бы полно и ярко раскрыть патриотическую устремленность работы М. В. Ломоносова, ее значение и роль в развитии русской поэзии. ‹…›

Отгораживание от современной советской литературы, искусственная “специализация”, псевдонаучная “бесстрастность” и объективизм приводят к самым пагубным результатам. Пережитки формалистического литературоведения, аполитично-объективистское отношение к литературе сказываются порой, как мы видели, и в тех статьях, которые не содержат прямых ошибок, высказываний, открыто идущих вразрез с марксистско-ленинским учением, но страдают ненужной “академичностью”. Подобные, написанные “с холодком” статьи лишены внутренней утверждающей целеустремленности, которая обычно свойственна подлинно научным, новаторским, большевистским партийным трудам и исследованиям»[1123].

Вредные тенденции были обнаружены и у ортодоксального Л. А. Плоткина:

«Характерно, что и в такой в общем удачной, правильно построенной работе, как статья Л. Плоткина о стихах А. Кольцова, содержатся некоторые ошибочные высказывания.

Л. Плоткин утверждает, что А. Кольцов писал в годы “безвременья” и что этот период, отразившийся и в творчестве поэта, был вместе с тем переломной, поворотной эпохой в русской литературе. “ ‘Евгений Онегин’, ‘Капитанская дочка’ и ‘Медный всадник’ Пушкина, поэзия Лермонтова, повести Гоголя, ‘Литературные мечтания’ Белинского – все эти разнородные, на первый взгляд, произведения свидетельствовали о решительной победе принципов реализма и народности”.

Таким образом, по Л. Плоткину, получается, что усиление политической реакции способствовало… победе реализма. Старая буржуазно-либеральная погудка! В действительности мощный подъем русской литературы определяется нарастанием освободительной борьбы народных масс, укреплением национального самосознания, ростом демократических настроений.

“Рост реакционной охранительной литературы Булгариных и Кукольников может считаться в известной мере знамением времени”, – пишет Л. Плоткин. Но если бы он вышел за пределы литературно-журнальной борьбы, ему стало бы ясно истинное значение событий, которые в действительности обусловили подъем передовых, прогрессивных сил русского общества. Отечественная война 1812 года, восстание декабристов, незатухающее крестьянское движение – вот что было подлинным знамением времени, вот что явилось основой торжества реалистического направления, в котором с наибольшей полнотой выразилась самобытность русской литературы, ее всемирно– историческое значение.

Л. Плоткин шел по верному пути, опираясь на оценки, данные критиками – революционными демократами – творчеству А. Кольцова, показывая его подлинно народный характер, определяя его