Как видите, сочинение не могло занять много времени. Дальнейшая процедура тоже довольно проста. Шестого июля он представляет законы в парижский парламент. Парижский парламент обязан зарегистрировать их, после чего законы подписывает король, и они начинают действовать без всяких нотаблей. Парижский парламент обычно, в знак своей независимости, немного кобенится, отклоняет любые законы, торгуется с королем за какие-нибудь небольшие подачки и регистрирует их.

На этот раз парижский парламент ведет себя точно так же. Законы отклонены. Министр финансов приступает к торговле, кое-что уступает, предлагает в первую очередь утвердить довольно безобидный гербовый сбор, а уже потом подумать о поземельном налоге, и ждет благодарности членов парламента.

А благодарности нет. Конечно, какую-то роль тут играет недовольство нотаблей, но самую небольшую. В сущности, члены парламента, из дворян мантии, недолюбливают прирожденных аристократов и не склонны им потакать. Иные причины укрепляют их твердость. Во Франции экономический кризис, и члены парламента не могут с ним не считаться, ведь любой новый сбор только усилит его. А тут ещё с десятого мая вступает новый торговый тариф, предусмотренный соглашением с англичанами, и потрясенная Франция видит, что правительство короля исключительно из своих корыстных соображений всю французскую торговлю, всё французское производство отдает англичанам на откуп. Мало того, что грядут колоссальные убытки торговым фирмам и промышленным предприятиям. Национальное достоинство унижено и оскорблено, а национальное достоинство не следует унижать и оскорблять ни в какое время и ни в какой стране.

Таким образом, за спиной членов парламента встает вся страна. Ежедневно толпы народа заполняют двор Дворца правосудия. Они обсуждают предложенные законы. Они волнуются. Они возмущаются. Они требуют от членов парламента непреклонности. И члены парламента непреклонны. Отшлифованное годами службы красноречие архиепископа Ломени де Бриенна не производит на них ни малейшего впечатления. Архиепископ пробует крайнюю меру. Членов парламента вызывают в Версаль. Они приезжают. В краткой речи король повелевает им исполнить свой долг. Они возвращаются, но повеления не исполняют. Больше того, в парижском парламенте раздаются крамольные голоса, что такие законы могут утвердить или отклонить только Генеральные штаты.

Парламент не повинуется. Его неповиновение, само собой разумеется, необходимо пресечь. Имеется всего два способа пресечения: пойти на большие, существенные уступки или жестоко и показательно наказать. Ни на какие уступки король не желает идти, а жестоко и показательно наказывать он не умеет. Это вам не Наполеон Бонапарт, он не поставит пушек на паперти церкви святого Роха и не разметает картечью толпу. Он подписывает сто двадцать тайных приказов, в дополнение к тем сотням и тысячам, которые уже подписаны им, и парижский парламента без суда и следствия отправлен в изгнание.

Уж лучше бы он их всех до единого расстрелял тут же во дворе Дворца правосудия. А так он устраивает членам парламента триумф страдальцев за правду, самый опасный триумф, когда страна и без того стремительно катится к мятежу. Их благословляет народ по всей дороге в Труа. Трактирщики и форейторы не берут с них денег за еду и проезд в знак своего чрезвычайного уважения. А с чем остался король? А король остался ни с чем.

Можно представить, как волнуется Пьер Огюстен. Ведь он мог бы быть и должен быть на месте Ломени де Бриенна. Он понимает толк в финансах лучше, чем все архиепископы Франции. У него наверняка имеется готовый рецепт спасения королевской казны, а если и не имеется, он его в два счета найдет и сумеет договориться с парламентом. Такие ли дела удавались ему!

Но его не зовут. «Тарар» гремит в Новой опере, но гремит без него. Он сделал там свое дело и может с триумфом уйти. Он уходит. Он дома сидит. Что же делать ему? Глупый вопрос. Между королевским парком и парком Арсенала имеет очень удобное место, на которое никто из его современников не обращает внимания. Оба парка разделяет река. В этом месте сам собой напрашивается мост. Это очевидно, правда, пока что для него одного.

Что же, если его не берут в министры финансов, он превратится в строителя. Он садится за стол и принимается за чертежи и расчеты. События катятся волна за волной. В сентябре прусские войска, при молчаливом согласии Англии, вступают в Голландию. Договор о взаимной помощи связывает Голландию с Францией. Голландия требует помощи от французского короля. Французский король обязан помощь послать, а на какие шиши он пошлет? Парижский парламент торчит немым укором в Труа, даже пустяковый гербовый сбор не прошел, не говоря уже о поземельном налоге, в казне пустота. Он отказывает союзнице в помощи. Голландия попадает в полную зависимость к англичанам, Францию покрывает такой несмываемый, чернейшего свойства позор, что уже никто её не принимает в расчет, и этот новый позор французы ещё припомнят своему королю.

А Пьер Огюстен проектирует мост. У него должно быть пять пролетов. Каждый пролет будет стоять на железной опоре. Такому мосту не будет страшен весенний разлив. Он подсчитывает расходы, выходит на место, представляет в воображении, как перекинутся его пять пролетов через реку и остается недоволен увиденным.

Он перечеркивает этот проект и вновь берется за дело. С механизмами, материалами, чертежами и разного рода сооружениями он в лучшем виде знаком ещё с того времени, когда с таким блистательным успехом изобретал анкерный спуск, совершивший переворот в производстве часов. И на этот раз он опережает свое время, приблизительно на сто лет. Теперь его мост будет однопролетным, причем, прошу вас заметить, этот пролет целиком будет составлен из железных конструкций, как впоследствии инженер Эйфель соорудит свою бесполезную башню, тогда как Пьер Огюстен намеревается соорудить исключительной необходимости вещь. Больше того, он гордится собой, ведь его мост не только не будет бояться ледоходов и паводков, но и не будет мешать прохождению грузовых барж и судов, что составит не только большую, но, может быть, и чрезвычайную выгоду. Без выгоды-то он и пальцем не шевельнет.

Он производит теоретические расчеты, которые доказывают любому, кто захочет ознакомиться с этим проектом, что такое сооружение не только возможно, но и ни в чем не уступит любому каменному мосту. Он подсчитывает расходы, и расчеты показывают, что строительство такого моста пожрет уйму денег. Уйма денег у него, может быть, и найдется, как это подтвердит ближайшее будущее, однако он не только финансист, предприниматель и коммерсант, он ещё человек Просвещения. Он считает необходимым развивать дух коммерции, дух предпринимательства в своих современниках, а потому, как и в случае с парижским водопроводом, он предполагает составить акционерное общество, разумеется, с акциями, которые будут продаваться и покупаться на бирже.

Он абсолютно уверен в успехе своего предприятия. Он даже предполагает, что его успех превзойдет тот успех, который имеет парижский водопровод, и его акции будут беспрестанно расти. Остается собрать энтузиастов и сколотить из них акционерное общество с довольно солидным уставным капиталом. Для этого энтузиастам надо показать, как дважды два, что мост через Сену позволит акционерам хорошо зарабатывать и очень скоро окупить расходы на материалы и рабочую силу, всего-навсего 883499 парижских ливров и 70 сантимов.