Трудно поверить, будто он больше не желает видеть её. Ещё труднее поверить, будто встреча ограничивается одними губами, поскольку дело доходило до колен и ступней. Да и желание сожрать её тоже говорит кое о чем. Она разожгла в нем сильную мужскую страсть. Она чувствует это без писем. И она любит его, потому что не может не любить такого мужчину, ведь она целых десять лет мечтала о нем и нашла его ещё лучше, чем представляла себе.

Безумная любовь порождает любые другие безумия, но в какой области и какие ещё безумия может он совершить? Он помог американцам выиграть войну с англичанами. Он провел водопровод. Он запускает воздушные шары. Он издал собрание сочинений Вольтера, даже два. Он проектировал замечательный мост через Сену. Он готовит собрание сочинений Руссо. Разве этого мало?

Видимо мало. В его зачарованной голове возникает новый, уже и в самом деле безумный проект: он построит дворец, который приведет в изумление всех парижан!

У города Парижа он покупает гектар земли в тихом месте, в рабочем предместье Сент-Антуан, прямо напротив мрачной громады Бастилии. Это будет нечто обратное, его вызов этой порочной системе королевских тайных приказов и смрадных тюрем, которые в течение своей жизни он успел посетить, правда, не все, а только главные тюрьмы Парижа. Что это будет? А вот поглядим!

Он нанимает архитектора Лемуана и вместе с ним садится за стол. Они планируют настоящий дворец, похожий на сказку. Заодно они планируют парк. Он недаром в последнее время читает Руссо. Его пейзажи он переносит в свой парк. Он приобретает лучшие материалы. Он нанимает лучших мастеров. Одни принимаются строить дворец. Другие насыпают террасы, прокладывают аллеи, сооружают гроты, заново сажают целые рощи, отливают решетки, высекают из мрамора статуи его любимых героев, закладывают прелестное озеро, перекидывают через речку китайские мостики и, разумеется, прокладывают подземный ход, который выводит на соседнюю улицу.

В самом деле, одно безумие стоит другого.

Однако, что же он намеревается своим безумием доказать? Что он по-прежнему чрезвычайно богат и имеет возможность удовлетворять любые свои, в том числе и самые расточительные из прихотей? Да, без сомнения, именно это и хочет он доказать, причем хочет это доказать как можно наглядней, чтобы всему Парижу, всей Франции, всей Европе прямо-таки шибало в глаза.

Что же, выходит, что он крайне тщеславен? И с этим не согласиться нельзя: да, Пьер Огюстен Карон де Бомарше в высшей степени, прямо-таки чрезвычайно тщеславен. Однако следует оговориться: это тщеславие особого рода. Всю свою жизнь, начиная драматической схваткой за авторское право на анкерный спуск, он стремится убедить общественное мнение Франции, что время титулов, время придворных должностей и чинов, время привилегий, в особенности привилегии жить припеваючи ничего не делая, за чужой счет катастрофически истекает и что ему должен быть положен окончательный и бесповоротный конец. С той же последовательностью, с тем же упорством он стремится убедить общественное мнение Франции, что вплотную подходит время собственного труда и личных заслуг, время энергии и творческих достижений, на которые давным-давно не способны аристократы и вся придворная камарилья, но зато способны презираемые, бесправные простолюдины, то есть вся трудовая Франция, которая платит налоги и кормит бездельников, паразитов, каким он выставляет в своих комедиях Альмавиву.

Эту же мысль он закладывает в свой роскошный дворец. Смотрите, смотрите все: Пьер Огюстен Карон де Бомарше своей энергией, своей предприимчивостью, своими талантами зарабатывает столько денег, сколько не в состоянии заработать ни один граф или герцог, даже сам король. Его роскошный дворец – это торжество простолюдина над титулом и привилегией, это торжество трудовой Франции над теми, кто сидит у неё на шее и пьет её кровь. Это вызов. Это декларация прав человека и гражданина в действии.

Но было бы большим заблуждением, будто он просто-напросто швыряет на ветер, лишь бы что-то ещё доказать. Он всегда и во всем остается деловым человеком, даже когда пишет и ставит комедии. Он из всего извлекает доход. Извлекает он доход и на этот раз.

Фасад дворца глядит на Бастилию, точно вызывает её на дуэль. А на задворках, в сторону рабочего предместья Сент-Антуан, он закладывает деловой центр, который позволит ему регулярно зарабатывать деньги и в кратчайшие сроки окупить все затраты, пошедшие на дворец.

Там, на задворках, строится дом для найма с входом в ворота с улицы Антуан Амело. В доме семь полных квартир и две маленькие. При доме, как полагается, двор с конюшнями, сараями и другими хозяйственными постройками. Платите, въезжайте и можете жить. Там же восемь лавок с задними помещениями, с антресолями и витринами, выходящими на улицу Сент-Антуан, между улицей Амело и бульваром, и нетрудно представить, какой серьезный доход принесут эти лавки владельцу. Там же помещение для сдачи в наем, выходящее на бульвар, между воротами дома и улицей Сент-Антуан, которое состоит из первого этажа, антресолей и необходимых для хозяйства построек. Тоже платите, въезжайте и можете жить.

Вот так и ведется на свете. Один в безумии увлечения строит и никак не может остановиться. Другой в безумии беспечности и равнодушия разрушает и тоже никак не может остановиться. Один швыряет на строительство чудо-дворца почти два миллиона парижских ливров. У другого пустая казна. Один с завидным постоянством собирает обильную дань со своих прекрасно налаженных предприятий. В казну другого не поступают налоги.

Вся податная система расклеилась и склеиться не желает, не может. Богатые не платят налогов, потому что богатые и считают это обременительное занятие ниже своего достоинства. Бедные не платят налогов, потому что бедные, и бедные уже до того, что им уже нечем платить. Заколдованный круг.

Этот заколдованный круг пытается разорвать тулузский архиепископ Ломени де Бриенн. Он уразумел окончательно, как этот чертов круг разорвать, поскольку это уразумела вся Франция, натурально, кроме богатых. Необходимо кончать с привилегиями. Необходимо дать бедным вздохнуть и хоть немного заработать на жизнь, а уж после этого хоть немного заработать на короля. Необходимо обложить богатых по полной программе, поскольку даже полная программа окажется лишь каплей от их несметных богатств. Другими словами, богатым надо поделиться с королевской казной, если они хотят, чтобы во Франции сохранился хоть какой-то порядок. В этом загвоздка. Богатые порядка очень и очень хотят, а делиться с королевской казной не хотят, тоже очень и очень.

Разумеется, Ломени не мыслитель и не гигант, чтобы покончить с заколдованным кругом. У него хватает ума, чтобы пробить хотя бы узенькую щелочку в нем и добыть хотя бы немного деньжат. Первые два закона, о гербовом сборе и поземельном налоге, уже похоронены. Он придумывает ещё два закона. Первый абсолютно безденежный. Это закон об уравнении в правах протестантов. Он назначается в виде затрави. Примут его, подобреют, авось заодно проглотят второй. Второй закон денежный. Это закон о длительном займе, этак миллионов на двадцать. Срок устанавливается в пять лет. По истечении этого срока королевское правительство обязуется созвать Генеральные штаты, провести через них налоги, так сказать, нового поколения и уже из тех налогов погасить сумму и проценты по займу. В общем, надейтесь и ждите, а деньги давайте теперь.