спада были быстро выявлены: со вступлением в силу валютного союза 1 июля 1990 года восточногерманская экономика, до 1989 года огражденная от мирового рынка, была одним махом открыта для конкуренции с западной. Ее продукция оказалась неконкурентоспособной: она была слишком дорогой, недостаточно качественной и технически устаревшей[7]. С января 1991 года торговля с бывшими странами СЭВ также была переведена на твердую валюту, что в течение нескольких недель привело к почти полному краху экспорта восточногерманской экономики на Восток, до 1989 года составлявшего своего рода становой хребет экономики ГДР. Твердой валюты в Советском Союзе было так же мало, как в Польше или Чехословакии, а те небольшие запасы иностранных валют, которые были, теперь использовались для покупки японских компьютеров и западногерманских автомобилей, а не «Трабантов» и фотоаппаратов «Лейка». К концу 1991 года восточногерманский экспорт в страны бывшего СЭВ сократился примерно на 75 процентов. Это означало, что восточногерманские компании не могли продавать свою продукцию ни на внутреннем рынке, ни на экспорт, причем после смены валюты они должны были выплачивать зарплату в западных марках в соотношении 1:1. По сравнению с Западной Германией, эффективная заработная плата в Восточной в 1994 году составляла 70 процентов, а производительность труда – только 39 процентов. Таким образом, производство в восточногерманской экономике стало невозможным[8]. В течение нескольких месяцев этот процесс привел к массовым увольнениям исторически беспрецедентного масштаба. К 1993 году число занятых на Востоке сократилось на треть – с 9,7 до 6,2 миллиона человек: 1,7 миллиона переехали в Западную Германию, около полумиллиона работали на Западе. 1,2 миллиона человек были официально зарегистрированы как безработные, около 800 тысяч человек участвовали в программах создания рабочих мест, повышения квалификации или переподготовки, около 850 тысяч человек вышли на досрочную пенсию. Таким образом, 6,2 миллиона человек, имеющим работу, противостояли почти три миллиона открытых или скрытых безработных. В 1993 году менее 30 процентов всех работников Восточной Германии по-прежнему имели ту же работу, что и до воссоединения. Пожилые работники и женщины гораздо больше страдали от безработицы, чем молодые мужчины. 80 процентов всех тех, кому было за 50, потеряли работу. Две трети всех безработных составляли женщины. А те, кто лишился работы, не так быстро находили ее снова: в 1993 году почти половина всех безработных сидела без работы уже год и более. Среди них доля женщин в 1995 году составляла 76 процентов[9].

Согласно первоначальным идеям федерального правительства, все эти экономические и социальные потрясения должны были быть переходным явлением, длящимся два, максимум три года. Считалось, что после этого предприятия, которые к тому времени будут в значительной степени приватизированы, начнут работать эффективно и конкурентоспособно и в течение приемлемого периода времени поднимут экономику Восточной Германии до уровня Западной. Для этого правительство де Мезьера создало Попечительский совет по управлению собственностью, который к июлю 1990 года уже приватизировал или закрыл значительное количество малых предприятий ГДР. После создания Экономического и валютного союза деятельность Попечительского совета по управлению собственностью была продолжена на расширенной основе, а возглавил его Детлев Роведдер, бывший руководитель дортмундского завода Hoesch и опытный специалист по оздоровлению предприятий[10]. 1 июля 1990 года Попечительский совет взял под свое управление более 7800 компаний с четырьмя миллионами сотрудников. Кроме того, в управление ему были переданы земли, составлявшие около половины территории ГДР. Теперь он должен был приватизировать предприятия в приоритетном порядке, помочь в необходимой реабилитации, если потребуется, и, если отдельные предприятия все же окажутся нерентабельными, закрыть их в случае необходимости[11]. Первоначально Попечительский совет рассчитывал на огромную прибыль от приватизации: «Вся эта петрушка стоит 600 миллиардов», – прикидывал Роведдер осенью 1990 года[12]. Но вскоре стало очевидно, что такие идеи нереалистичны. Лишь очень немногие объекты были востребованы западными покупателями, например электростанции, которые обещали бескризисную и долгосрочную прибыль после восстановления, или земельные участки в хороших местах. Кроме того, принцип «реституция после смены валюты компенсации» во многих случаях препятствовал быстрой продаже из‑за ожидаемых юридических споров – хотя в ретроспективе неясно, насколько значительными были экономические последствия этого положения[13]. Основная проблема заключалась скорее в том, что было очень трудно найти покупателей на предлагаемые компании, а на многие из них вообще не нашлось покупателей, поскольку компании обветшали, оборудование было неадекватным, а штат сотрудников слишком большим. Кроме того, покупателям приходилось считаться со значительным экологическим загрязнением, удаление которого зачастую обходилось дороже, чем само предприятие. Особенно трудно было продать компании в классических промышленных отраслях, таких как металлургия, судостроение, текстиль, а также в химической промышленности и машиностроении – отраслях, которые также оказались в кризисе на Западе в результате глобализации и структурных изменений. Поскольку экономическая политика ГДР создала региональные моноструктуры с комбинатами, экономическая судьба целых городов и сельских районов теперь была поставлена на карту в связи с ликвидацией таких крупных предприятий. Только весной 1991 года, когда масштабы экономического упадка восточногерманских земель уже нельзя было игнорировать, правительство ФРГ начало реагировать на это фатальное развитие событий.

Различные индивидуальные меры можно свести к четырем подходам: во-первых, правительство наконец-то повысило налоги – хотя и нерешительно и с несколько смущенным оправданием, что хочет использовать возросшие доходы от налогов на табак, спиртные напитки и энергоносители для компенсации расходов, понесенных Германией в результате войны в Ираке. Более значимым здесь был «взнос солидарности» – надбавка к подоходному налогу, которая первоначально действовала только в течение одного года и даже должна была погашаться. Только когда не было никаких признаков окончания кризиса, его сделали постоянным. Во-вторых, особенно резким оказалось массовое повышение ставок взносов в фонд страхования по безработице на 50 процентов с 1 апреля 1991 года.

Таким образом, огромные дополнительные расходы на пенсии, пособия по безработице и активную политику на рынке труда в Восточной Германии финансировались за счет социального страхования. Так правительство избежало непопулярного повышения налогов. Однако это привело к дальнейшему росту стоимости рабочей силы и оказало дополнительное давление на и без того сложный рынок труда в Восточной и Западной Германии. Трудовой фактор стал «вьючной лошадью» кризиса унификации»[14]. В-третьих, поощрялись частные инвестиции – с помощью льгот и специальной амортизации, а также кредитных программ. В некоторых случаях это принимало авантюрные масштабы. За инвестиции в размере одного миллиона марок на Востоке инвестор получал субсидии в размере 230 тысяч марок. Кроме того, он не должен был платить налоги с прибыли своей компании на половину суммы инвестиций и был освобожден от налогов на имущество и предпринимательский капитал за деятельность в