Возбуждаемые в народе толки не имели большого значения, пока на сцену не выступила вооруженная сила. Милославские нашли себе опору в лице стрелецкого войска и ловко воспользовались его смутным настроением в данную минуту.

Стрелецкие полки в Москве жили по окраинам города в особых слободах, главным образом в Замоскворечье. Московские стрельцы были ратные люди оседлые, семейные и в значительном числе зажиточные; так как, получая жалованье, могли еще заниматься разными промыслами и торговлей, не неся за это посадских повинностей. Но подобные льготы не всегда согласовывались с воинской дисциплиной, и последняя к данному времени оказалась несколько расшатанной, чему особенно способствовал недостаток высшего правительственного надзора в царствование болезненного Федора II. Тем же недостатком воспользовались ближние начальники стрельцов. Приказные люди Стрелецкого приказа заодно с полковниками присваивали себе часть стрелецкого жалованья. Корыстолюбивые полковники старались поживиться на счет наиболее зажиточных подчиненных, покупали на их счет лошадей и принадлежности полкового пушечного наряда, стрелецкое платье; заставляли стрельцов, их жен и детей даром на себя работать, и даже в праздники, при постройке своих домов, при уходе за огородами, при уборке полей; причем неусердных жестоко наказывали батогами. Стрельцы роптали и волновались. Незадолго до кончины Федора они стали подавать царю челобитные на своих полковников. Сначала подали на Богдана Пыжова. Царь поручил своему любимцу Языкову разобрать дело. Языков взял сторону полковников. Некоторых челобитчиков наказали кнутом и сослали. Ободренные тем полковники усилили свои притеснения. 23 апреля в Стрелецкий приказ явился выборный от полка Семена Грибоедова и подал на него жалобу за его неправды и мучительства. Принявший ее дьяк, мирволя полковнику, доложил начальнику приказа князю Юрию Долгорукому, будто выборный стрелец приходил пьяный и грозил. Когда на следующий день тот же стрелец вновь пришел, по распоряжению князя дьяк взял его под караул и повел в слободу к съезжей избе, чтобы наказать кнутом. Но тут однополчане вырвали его из рук приказных служителей и жестоко их избили. Дьяк успел ускакать. Полк Грибоедова поднял бунт; а на следующий день к нему пристали почти все стрелецкие полки и солдаты Бутырского полка. Они написали челобитные на своих полковников и, в случае новой поблажки, грозили расправиться с ними собственноручно. Последовавшая в это время кончина Федора на несколько дней приостановила движение, и стрельцы беспрекословно присягнули Петру. Но уже 30 апреля ко дворцу явилась толпа с помянутыми челобитными от шестнадцати стрелецких полков и одного солдатского (Бутырского) и шумно, с угрозами требовали подвергнуть правежу полковников, чтобы те выплатили должные стрельцам деньги. Правительство Натальи Кирилловны растерялось и бросилось в противоположную крайность, то есть пошло на уступки мятежным требованиям. Сначала оно велело схватить обвиняемых полковников и посадить под караул; но так как стрельцы не унимались и потребовали выдачи полковников головой, то власти исполнили и это требование, хотя не вполне. А именно: по усиленной просьбе патриарха и архиереев стрельцы согласились, чтобы полковников не присылали к ним в слободы на расправу, а поставили бы на правеж перед разрядом. Тут несчастных били батогами, пока они не уплачивали иски, предъявленные стрельцами. Последние присутствовали толпами при истязаниях и своими криками заставляли продолжать или прекращать правеж. В то же время беспорядки и самоуправство стрельцов происходили в их слободах. Там они собирались перед своими съезжими избами и травили второстепенных начальников, глумились над ними, били их палками, бросали камнями; а тех, которые пытались строгостью обуздать своеволие, взводили на каланчи и оттуда сбрасывали вниз; толпа при этом кричала: «Любо, любо!»

Такое смутное состояние стрелецкого войска как нельзя более было на руку партии Милославских, то есть царевны Софьи и ее сообщников. Главный из них, Иван Михайлович Милославский, прямо устраивал заговор: под предлогом болезни он не выходил из дому; но по ночам к нему собирались разные доверенные люди и обсуждали план действия. По некоторым данным, роль главных его помощников играли: стольники братья Толстые, Иван и Петр Андреевичи, подполковники стрелецкие Циклер и Озеров, выборные стрельцы Одинцов, Петров и Чермный. Софьина постельница Федора Семенова Родимица, из украинских казачек, ходила в стрелецкие слободы, сыпала деньгами и всякими обещаниями от имени Софьи. Князь Хованский, прозванный Тараруем, смущал стрельцов предсказаниями всяких бед и наказаний от Нарышкиных, а также опасностью, которая будто бы грозила православной вере от их склонности к иноземцам. Его поджигательные речи падали на благодарную почву, ибо среди стрельцов было уже много приверженцев раскола. Мятежному настроению немало способствовало и то обстоятельство, что после разинского бунта многие участвовавшие в нем астраханские стрельцы были переведены в северные города, и между прочим в самую столицу. Таким образом, почти все стрелецкие полки были подготовлены к мятежу и уже громко похвалялись свергнуть Нарышкиных. Исключение составлял только Сухарев полк, который сдерживали в особенности пятисотенный Бурмистров и пятидесятник Борисов. Всех стрелецких полков в Москве тогда было 19, численностью от 700 до 800 человек в полку; общее их число составляло 14 000 человек с лишком.

12 мая воротился в Москву из ссылки А.С. Матвеев и был с великой радостью встречен Натальей Кирилловной и ее близкими. На следующий день чуть не все бояре приезжали к нему на дом с приветствиями, предполагая, что он займет место главного правителя при царе-отроке. Даже выборные из всех стрелецких полков поднесли ему хлеб-соль и били челом о своих нуждах. Опытный государственный муж, не теряя времени, начал знакомиться с положением дел и обсуждать его с помощью таких начальственных лиц, как патриарх Иоаким и престарелый больной князь Юрий Алексеевич Долгорукий. Милославские, конечно, поняли, что власть готова сосредоточиться в твердых, умелых руках, что нужно спешить действием; иначе будет поздно и дело их навсегда проиграно.

И они поспешили.

Прежде всего, составлен был список тех лиц, которые должны быть истреблены как изменники государевы и враги царскому роду. Этот список пущен в стрелецкие полки. Вместе с тем разносились между ними разные более или менее нелепые слухи насчет Нарышкиных. Например, рассказывали, что старший из братьев, Иван Кириллович, надел на себя царское облачение, сел на трон и, примеривая корону, сказал, что она ни к кому так не пристанет, как к нему; а когда царевны за это стали его упрекать, он бросился на царевича Ивана Алексеевича и схватил его за горло. Подобные россказни, разумеется, сильно раздражали легковерных, буйных стрельцов и отлично подготовили почву для бунта.

Утром 15 мая в стрелецкие слободы прискакали один из Милославских (Александр) и один из Толстых