челобитную и понес в Верх, чтобы доложить ее государям и патриарху. Воротясь, он объявил, что государи назначили быть собору через несколько дней после своего венчания. По сему поводу Никита настаивал на семи просфорах с изображением истинного креста. Хованский посоветовал ему приготовить такие просфоры и обещал поднести их патриарху, чтобы тот служил на них литургию при обряде коронования.

25 июня совершилось торжественное коронование обоих царей в Успенском соборе со всеми обычными обрядами. Никита Пустосвят взял свои просфоры, которые по его заказу испекла некая вдовица, и понес их в Кремль. Но тут столпилось такое множество народа, что он не мог пробраться в собор и со стыдом воротился. Тем не менее московские староверы готовились к всенародному прению с патриархом и для подкрепления себя вызвали из волоколамских пустынь некоторых «отцов», то есть расколоучителей, каковы: помянутый Савватий, потом Досифей, Гавриил и прочие. Но патриарх и правительница, по-видимому, принимали свои меры, и часть стрельцов ласками, угощением и подарками отклонили от единомыслия с раскольниками. Когда выборные от Титова полку ходили по слободам и убеждали подписываться под челобитной, то к ней приложили руки только девять стрелецких приказов и десятый Пушкарский; в десяти же полках возникли споры; многие возражали, что не их дело входить в прение с патриархом и архиереями, да и сами старцы едва ли сумеют держать ответ перед собором, а, пожалуй, только нашумят и уйдут. Впрочем, и эти полки обещали, что будут стоять за православную веру и не дадут снова жечь и мучить.

3 июля к дворцу собрались выборные от всех стрелецких полков вместе с расколоучителями и толпой посадских и чернослободских. По изволению правительницы Хованский ввел их в патриаршую Крестовую палату и вызвал к ним патриарха. Тут Иоаким кротко уговаривал их не вторгаться в дела архиерейские и пытался объяснить необходимость исправления книг, которое совершилось по согласию со вселенскими патриархами. Некоторые раскольничьи отцы возражали ему и главным образом восставали против несогласного с Христовым учением гонения на старую веру, против стремления убеждать в истине троеперстия не словом, а огнем и мечом. Патриарх отвечал, что власти наказывают не за крест и молитву, а за неповиновение церкви. В этом споре из раскольников особенно отличился некий Павел Данилович, и, когда выборные подошли к патриарху под благословение, Павел отказался принять благословение не по старому обычаю. Хованский поцеловал его в голову со словами: «Не знал я тебя до сей поры!» Условились быть соборному прению через день, то есть 5 июля, в среду.

В это время на московских улицах и площадях раскольничьи отцы свободно проповедовали свое учение. Толпы мужчин и женщин собирались около них и слушали рассуждения о старой вере. Но когда православные священники и монахи пытались оправдывать троеперстие или исправление книг, то подвергались побоям. Казалось, что Москва накануне нового мятежа.

Утром 5 июля толпа староверов, отпев молебен, с Никитой во главе, с крестом, Евангелием, налоями, старыми иконами и книгами, двинулась в Кремль, сопровождаемая стрельцами и народным множеством. Раскольничьи старцы, имея постные лица и надвинутые на брови клобуки старого покроя, производили впечатление и вызывали нелестные замечания о тучности православного духовенства. Раскольничья толпа расположилась между Архангельским собором и Красным крыльцом, поставила налои, покрыла их пеленами, разложила на них книги, иконы и зажгла свечи. Патриарх, отслужив молебен в Успенском соборе, удалился в свои палаты. По его приказу к толпе вышел спасский протопоп Василий и начал читать отпечатанное накануне отречение Никиты от раскола и его покаяние, произнесенные перед собором 1667 года. Тут стрельцы бросились на Василия; но помянутый выше монах Сергий вступился и велел ему продолжать чтение. Однако за происшедшими криками ничего не было слышно. Тогда Сергий, по желанию толпы, встал на скамью и читал соловецкие тетради, заключавшие поучения о крестном знамении, о просфорах и тому подобном. Толпа, на время притихшая, казалось, с умилением, вздохами и даже со слезами слушала эти поучения. Но потом снова поднялись шум и волнение, и чтение прекратилось.

Меж тем Хованский тщетно хлопотал в Верху, чтобы Иоаким с духовенством вышел к староверам и учинил прение на площади перед народом. Софья также не соглашалась на такое требование и указывала на Грановитую палату, где она сама хотела присутствовать. Напрасно Тараруй отсоветывал ей и вообще царским особам это присутствие под опасением нового стрелецкого бунта; убежденные им, бояре также просили Софью отказаться от своего намерения. Но она не желала оставить патриарха с архиереями без поддержки светской власти и отправилась в Грановитую палату; вместе с нею пошли царица Наталья Кирилловна, царевны Татьяна Михайловна и Марья Алексеевна, окруженные боярами и выборными стрельцами. Со своей стороны раскольники, когда Хованский пригласил их войти в палату, не вдруг согласились, также опасаясь какого-либо насилия; но Хованский поклялся, что никакого зла им не сделают. Тогда раскольничьи отцы в сопровождении многих людей из народа шумной толпой вошли в палату со своими налоями и свечами.

Патриарх обратился к ним с прежними увещаниями не суемудрствовать, не вторгаться в церковные дела, повиноваться своим архиереям и не вмешиваться в исправление книг, не имея для того «грамматического разума». Тут выступил вперед Никита и воскликнул: «Не о грамматике пришли мы с тобой толковать, а о церковном догмате!» И тотчас спросил: зачем архиереи, осеняя крестом, берут его в левую руку, а свечу в правую? Ему стал отвечать Холмогорский архиепископ Афанасий. «Я не с тобой говорю, а с патриархом!» – закричал Никита и бросился на архиепископа, но выборные стрельцы его удержали. Тогда Софья, встав со своего кресла, с негодованием начала говорить о том, что Никита осмелился бить архиерея в присутствии царских особ, и напомнила ему его покаянное, клятвенное отречение от раскола. Никита сознался, что приносил покаяние под страхом казни, но что сочиненный на его челобитную Симеоном Полоцким «Жезл» не отвечает и на пятую часть сей челобитной.

Софья приказала читать ту челобитную, которую принесли теперь раскольничьи отцы. В ней, между прочим, говорилось, что еретики чернец Арсений и Никон «поколебали душою царя Алексея». Услыхав такие слова, Софья снова встала и со слезами на глазах сказала: «Если Арсений и патриарх Никон еретики, то и отец наш и брат и все мы еретики. Такой хулы мы не можем более терпеть и пойдем вон из царства». Она сделала несколько шагов в сторону. Но бояре и выборные стрельцы уговорили ее воротиться на свое место. При этом она не преминула упрекнуть стрельцов в том, что они попускают таким мужикам и невеждам приходить к