мятежников возбудить к бунту многочисленный класс холопской дворни обещанием свободы осталось тщетным. Несвободное состояние до того было в нравах времени, что человек, освободившийся от одного господина, нередко тотчас же сам закабалялся в холопство к другому.

Стрельцы пока тщетно разыскивали Нарышкиных, главным образом Ивана Кирилловича и, кроме того, царского доктора Даниила фон Гадена, крещеного еврея, которого обвиняли в отравлении Федора Алексеевича. Доктор в платье нищего убежал из Немецкой слободы и скрылся в Марьиной роще. А Нарышкины, Кирилл Полуэктович с сыновьями, и Андрей Матвеев, сын убитого Артамона Сергеевича, спрятались сначала в тереме восьмилетней царевны Натальи Алексеевны (младшей сестры Петра), а потом – в комнатах вдовой царицы Марфы Матвеевны. Не нашедши Нарышкиных и в этот день, стрельцы объявили, что придут за ними на следующий, и ушли, опять расставив везде караулы.

17 мая мятеж и убийства продолжались с той же свирепостью. Главная толпа стрельцов оцепила дворец и кричала, чтобы им выдали Нарышкиных. Постельница царицы Марфы, Клушина, теперь спрятала их в темном чулане, наполненном перинами и подушками, а дверь в него оставила непритворенной, чтобы отклонить подозрение. И действительно, стрельцы несколько раз проходили мимо, заглядывали в чулан, но тщательных поисков там не производили. Наконец они объявили, что не уйдут и побьют всех бояр, пока им не выдадут Ивана Нарышкина. Очевидно, гибель этого молодого боярина руководители мятежа, то есть Милославские и князь Хованский, почему-то считали для себя необходимой. Хованский, по известию одного иностранца, накануне спрашивал стрельцов, не выгнать ли из дворца самое Наталью Кирилловну? Те отвечали: «Любо, любо»; однако не решились на такое дело.

Скрывавшаяся дотоле в тени, душа всего мятежа царевна Софья теперь выступила вперед и, пришедши к царице Наталье, решительным тоном, в присутствии бояр, сказала ей: «Брату твоему от стрельцов не отбыть; не погибать же нам всем за него». Бояре, по-видимому, вторили ее словам. Наталья Кирилловна, потеряв всякую надежду на спасение брата, велела привести его к церкви Спаса за Золотой решеткой. Тут его исповедали и приобщили Святых Тайн. Софья посоветовала дать ему в руки икону Богородицы, которая может послужить защитой от убийц. Эти приготовления и слезное прощание царицы с братом показались боярам слишком долгими. Один из них, престарелый и робкий князь Яков Никитич Одоевский, не удержался и сказал: «Сколько вам, государыня, ни жалеть, а расставаться надобно; а тебе, Иван, надо идти скорее, чтобы за тебя одного нам всем не погибнуть». Держа за руку брата, царица вывела его из церкви. Стрельцы, как только увидали свою жертву, не обращая внимания на икону, бросились на него, как звери, и потащили в Константиновский застенок; там его подвергли жестокой пытке и розыску в мнимой измене и покушении на жизнь царевича Ивана. На все вопросы он отвечал молчанием. Его повлекли на Красную площадь и там разрубили бердышами на части. Младшие братья Ивана Нарышкина успели спрятаться. А самого Кирилла Полуэктовича стрельцы освободили от смерти с условием, чтобы он постригся в монахи. В тот же день схватили доктора фон Гадена; томимый голодом, он воротился в город и был узнан. Когда его привели во дворец, царица Марфа Матвеевна и царевны тщетно пытались спасти его, уверяя стрельцов, что он невиновен в смерти Федора, что все лекарства, которые приготовлял и давал царю, он прежде сам отведывал. Злодеи кричали, что он чернокнижник, что у него нашли каких-то засушенных змей. Его даже пытали в Константиновском застенке, где слабонервный врач, чтобы прекратить свои мучения, подтверждал взведенные на него обвинения. Он также был изрублен в куски на Красной площади.

Трехдневные убийства наконец пресытили кровожадных мятежников. Перед вечером они собрались к дворцу и кричали: «Мы теперь довольны. Дай бог здоровья государю, царицам и царевнам; а с остальными изменниками пусть его царское величество чинит по своей воле». Стрельцы, конечно, не думали о том, какие потрясающие впечатления произвели они своим кровавым мятежом на самого этого государя, отрока Петра, и каким страшным возмездием он отплатит им впоследствии за убиение своих сродников, за тяжкое унижение своей матери и своего собственного царственного достоинства.

Замечательно, однако, то обстоятельство, что сей мятеж не был соединен с грабежом имущих классов, как это бывало в прежних случаях. Начиная свой бунт для истребления мнимых изменников, стрельцы даже наперед дали заклятье не трогать имущества побитых ими людей и сдержали в общем свою клятву, а тех, которые ее преступали, они сами казнили за самую ничтожную кражу. Но когда окончилось это истребление, начался широкий разгул: разнузданные, самодовольные якобы совершенными подвигами, стрельцы стали ходить по кружалам и торговым погребам, пить и бражничать; пьяные, они шатались по городу вместе со своими женами, пели срамные песни и выкрикивали разные нелепые слова. По чьему-то внушению, вместо стрелецкого войска они стали называть себя «государевой надворной пехотой». Иногда выборные от них являлись во дворец и требовали наград за свою «верную» службу или недоданного им жалованья, которое высчитывали за много лет назад. Некоторое время все перед ними безмолвствовали и трепетали. Правительство как бы отсутствовало. Но такое положение не могло продолжаться. Власть, выпавшую из рук Нарышкиных, схватили Милославские в лице наиболее энергичного своего представителя, царевны Софьи.

Сами события помогли Софье выдвинуться на передний план. Царица Наталья заботилась прежде всего сохранить жизнь и здоровье сына и укрывалась с ним от мятежных стрельцов. Приходя к дворцу со своими требованиями и заявлениями, они, за отсутствием других властей и царственных особ, стали обращаться к царевнам; а от имени своих сестер и теток отвечала и действовала Софья. В счет недоданного жалованья за прошлые годы она раздала стрельцам большие суммы денег, которые можно было собрать из приказов, по монастырям, у вельмож и купцов, и обещала уплатить еще по 10 рублей на человека в награду за верную службу. Она же согласилась на название «надворной пехоты», начальником которой, на место убитых Долгоруких, назначен был князь Хованский. А этот Хованский, в свою очередь, стал действовать от имени стрельцов, которыми он же и руководил. Так, 23 мая он явился во дворец с выборными от полков и объявил, что все стрельцы, а равно и чины Московского государства требуют, чтобы на царском престоле были посажены оба брата, Иоанн и Петр Алексеевичи. Для решения сего вопроса царевны, то есть в сущности Софья, созвали Боярскую думу, духовенство и выборных от разных чинов столицы. На этом частном Земском соборе послышались было некоторые возражения против двоевластия; но большинство под давлением стрелецких угроз нашло, что такое двоевластие полезно в случае войны, так