(Петр) с криком, что Нарышкины задушили царевича Ивана, и звали стрельцов в Кремль. Тотчас в слободских церквах загудели набатные колокола. Стрелецкие полки быстро собрались и с распущенными знаменами, с пушками и барабанным боем двинулись к царскому дворцу и захватили правительство врасплох. Время было около полудня. Члены Боярской думы только что окончили заседание и начали расходиться; в приказах еще сидели. А.С. Матвеев, сходя с дворцовой лестницы, встретил князя Ф.С. Урусова и от него услыхал о приближении мятежного полчища. Боярин вернулся в Верх и поспешил к царице Наталье. Послали за патриархом, а караульному Стремянному полку велели запереть Кремлевские ворота и никого не впускать. Но мятежники уже ворвались в Кремль и прежде всего разогнали толпившиеся здесь боярские кареты, колымаги и верховых коней. Затем они подступили к Красному крыльцу и громкими криками потребовали выдачи Нарышкиных, которые-де убили царевича Ивана. По совету Матвеева и других близких лиц Наталья Кирилловна взяла обоих братьев, Ивана и Петра Алексеевичей, в сопровождении бояр вывела их на крыльцо и воочию показала, что оба они живы. Толпа опешила, видя, что ее нагло обманули. Некоторые стрельцы приставили лестницы, влезли на крыльцо и спрашивали старшего брата, точно ли он царевич Иван Алексеевич и кто его изводит? «Я самый, – отвечал царевич. – И никто меня не изводит». Тут боярин Матвеев сошел вниз к стрельцам и повел умную речь об их прежних заслугах, напоминал о том, как они сами укрощали бунты и тому подобное. Стрельцы притихли и даже просили Матвеева ходатайствовать за них перед царем. Тот обещал и воротился в Верх. Видя, что планы их готовы были рушиться, заговорщики употребили все усилия вновь поджечь потухавшее пламя. По некоторым известиям, им помог своей неосторожностью князь Михаил Юрьевич Долгорукий, товарищ своего отца Юрия Алексеевича по начальствованию Стрелецким приказом, и очень нелюбимый своими подчиненными. Он будто бы стал кричать на притихших стрельцов и грозить им, если они сейчас же не уйдут из Кремля, чем привел их в ярость. Меж тем клевреты Милославских, вращаясь в толпе, всякими способами возбуждали ее против намеченных бояр-изменников, которые как только избавятся от опасности, так и начнут-де жестоко мстить стрельцам и их семьям. Такими и тому подобными подстрекательствами им удалось вновь увлечь толпу. Часть стрельцов проникла наверх. Одни схватили Долгорукого и бросили его вниз на копья товарищей, которые затем изрубили его бердышами. Другие напали на Матвеева. Царица Наталья и князь Михаил Алегукович Черкасский пытались его загородить собой; но тщетно; убийцы также сбросили его вниз, где он был изрублен в куски. Патриарху Иоакиму, пытавшемуся увещевать стрельцов, они не дали говорить, крича, что им не нужно никаких советов. С копьями наперевес толпа ворвалась во дворец и принялась искать свои жертвы, занесенные в список. Тут все предалось к бегству, и дворец быстро опустел. Бояре, сопровождаемые всегда своей отборной челядью, многочисленные дворяне, жильцы и прочие придворные чины, будучи людьми военными, могли бы оказать значительное сопротивление и даже опереться на некоторую наиболее разумную часть самих же стрельцов, если бы действовали мужественно, дружно и грудью стали на защиту царственного жилища и царской семьи. Но неожиданность нападения и отсутствие прямого, энергичного вождя произвели между ними панику, и они рассеялись, как овцы без пастыря.

Стрельцы рыскали по дворцовым покоям, рылись в сундуках, заглядывали под кровати, перины и в темные углы; причем не щадили недоступных в обычное время теремов цариц и царевен, врывались в дворцовые храмы и даже в алтари, где святотатственными руками ощупывали престолы и копьями тыкали под жертвенники. Приходили также со своими розысками в покои патриарха и даже шарили в алтаре Успенского собора. Они искали главным образом Нарышкиных. Встретился им молодой стольник Салтыков; они приняли его за брата царицы Афанасия Кирилловича Нарышкина и убили. А потом нашли и самого Афанасия; он спрятался под жертвенником в алтаре церкви Воскресения, но царицын карло Хомяк, подвергнутый допросу, указал его убежище. Злодеи схватили его, умертвили и выбросили на площадь. Туда же сбрасывали и другие жертвы, причем спрашивали: «Любо ли?» Стоявшая на площади толпа любопытного народа должна была отвечать: «Любо!» Кто молчал, того стрельцы били. В этот день в числе погибших в Кремле находились знаменитый белгородский воевода князь Григорий Григорьевич Ромодановский, обвиняемый в измене за сдачу Чигирина туркам, и начальник Посольского приказа думный дьяк Ларион Иванов. Тела убитых из Кремля волокли на Красную площадь чрез Никольские и Спасские ворота к Лобному месту; причем изверги глумились над ними и кричали: «Се боярин Артемон Сергеевич! се боярин Ромодановский, се Долгорукий, се думной едет, дайте дорогу!» Стрельцы разделились на кучки и рассыпались по городу, разыскивая везде намеченных жертв. Между прочим, стольника Ивана Фомина Нарышкина схватили за Москвой-рекой близ его двора и убили. Перед вечером толпа убийц явилась к больному восьмидесятилетнему князю Юрию Алексеевичу Долгорукому и притворно раскаивалась в убиении его сына. Рассказывают, что старик скрыл свои чувства и даже велел вынести им пива и вина; а когда они удалились, утешал свою невестку, жену убитого, словами: «Не плачь, щуку они съели, но зубы у нее остались. Быть им повешенным на зубцах Белого и Земляного города». Какой-то холоп-предатель поспешил слова эти сообщить стрельцам. Те воротились, вытащили князя на двор, изрубили и бросили труп в навозную кучу. Другие толпы в это время громили Судный и Холопий приказы, с ожесточением рвали и выбрасывали акты, особенно крепостные и кабальные. Они объявляли боярских холопов людьми свободными, явно опасаясь их вооруженного сопротивления и стараясь привлечь их на свою сторону. На ночь стрельцы ушли в свои слободы, оставив крепкие караулы у всех городских ворот, чтобы никого не пропускать в Кремль или из Кремля.

Следующим утром 16 мая с барабанным боем они снова устремились в Кремль и другие места города и снова начали разыскивать занесенных в список «изменников». В числе погибших в этот день находился известный любимец царя Федора боярин Иван Максимович Языков. Он спрятался в доме своего духовника у церкви Николы на Хлынове; но и тут нашелся холоп-предатель, который его выдал. Стрельцы схватили Языкова и изрубили его на Красной площади. Любопытно, что при подобных мятежах всегда из числа домашней челяди являлись предатели, очевидно мстившие недобрым господам за свое подневольное состояние. Но были и другие челядинцы, отличавшиеся преданностью. По крайней мере, во время сего стрелецкого мятежа погибло и некоторое количество слуг. Между прочим, по известию одного современника, у лестницы Аптекарского приказа было убито каких-то девять боярских холопей. Во всяком случае, старание