Не прибавляла спокойствия и природа. Небо во вторую половинуэтого дня оставалось синим, без единого облачка, но для пяти часов вечера былоочень уж мрачно. Причиной тому стал громадный вал облаков на юго-западе, исолнце нырнуло за него в тот самый момент, когда он поднимался по ступенькамсцены. Такая погода предвещала сильную грозу. И постоянную тьму, котораязвалась Тандерклеп, рвали яркие молнии.

«Знал бы я, что до этого дойдет, никогда бы заваривал этукашу, — мелькнула дикая мысль. — И на этот раз отец Каллагэн не сможет прийтимне на помощь, поддержать». Хотя Каллагэн и стоял у сцены, рядом с Роландом иего друзьями, стрелками, сложив руки на груди, в простой черной рубашке своротником-стойкой и распятым Человеком-Иисусом на груди.

Он сказал себе, не дури, Каллагэн поможет, и пришельцы издругого мира тоже помогут. Они здесь, чтобы помочь. Закон, по которому ониживут, требует, чтобы они помогли, даже если эта помощь — смерть для них ипровал миссии, которую они выполняют. Он сказал себе, что от него требуетсясамая малость, представить Роланда, а остальное сделает сам стрелок. Он ужестоял на этой сцене, станцевал каммалу и завоевал их сердца. Неужто Тиансомневался, что Роланд завоюет их сердца и во второй раз? По правде говоря,нет. Боялся он другого: на этот раз это будет танец смерти, а не жизни. Потомучто этот человек и его друзья несли с собой смерть. Смерть была их хлебом ивином. Шербетом, которым они споласкивали рот после трапезы. На том, первом,собрании (неужто после него прошло меньше месяца?) Тианом движило отчаяние, ноэтого месяца хватило, чтобы прикинуть цену. А если они допустили ошибку? ЕслиВолки сожгут Калью лучевыми трубками, возьмут тех детей, которые им нужны, авсех остальных, детей, взрослых, стариков, уничтожат жужжащими шарами смерти?

Они ждали, собравшиеся жители Кальи, когда же он начнетсобрание. Эйзенхарты, Оуверхолсеры, Хавьеры, бесчисленные Туки (среди последнихне было близнецов, которых могли забрать Волки, Тукам повезло). Телфорд стоял смужчинами, его полная, суровая лицом жена — с женщинами. Стронги, Росситеры,Слайтманы, Хэнды. Росарио и Посельи. Мэнни вновь сбились в одно синее пятно.Рядом с седобородым Хенчеком стоял молодой Кантаб, которого так любили дети.Пришел и Энди, другой любимчик детей, он встал чуть в стороне, серебристые рукивисели плетьми, синие глаза сверкали в сумраке. Сестры Орисы держались вместе,как птицы на заборе (среди них была и жена Тиана). Пришли ковбои, все наемныеработники, даже старик Бернардо, городской пьяница.

Темноту на востоке продолжали рвать беззвучные взрывымолний.

Роланд, он, тоже сложив руки на груди, стоял рядом с ОтцомКаллагэном, поймал взгляд Тиан и чуть кивнул. Тиан отметил, какие они холодные,эти выцветшие синие глаза. Почти такие же холодные, как у Энди. Однако этогокивка вполне хватило, чтобы Тиан сделал все, что он него требовалось.

Он поднял перышко и вытянул руку перед собой. Толпа затаиладыхание. Где-то далеко за городом раздался крик расти, словно отгоняющий ночь.

— Не так уж и давно я стоял перед вами в Зале собраний иговорил о том, во что верил. О том, что Волки, приходя, забирают не тольконаших детей, но наши сердца и души. Каждый раз, когда они берут, а мы стоим исмотрим, они вгрызаются в нас чуть глубже. А если достаточно глубоко врезатьсяв дерево, оно умирает. Тоже самое можно сказать и про город. Он тоже умрет.

Тишину прорезал голос Розалиты Мунос, которой боги не далидетей: «Правильно, мы говорим, спасибо тебе! Слушайте его! Слушайте еговнимательно!»

— Отец Каллагэн в тот вечер рассказал нам о стрелках, идущихс северо-запада, идущих через Срединный лес по Тропе Луча. Некоторыесомневались, но отец говорил правду.

— Мы говорим, спасибо ему, — откликнулись горожане. — Отецсказал правду, — и тут же закричала женщина: «Восславим Марию! Восславим Марию,мать Господа!»

— Все эти дни они жили среди нас. Кто хотел с нимипоговорить, тот мог поговорить. И они не обещали ничего, кроме помощи…

— А потом они уйдут, оставив за собой окровавленные руины,если мы по глупости дадим им волю! — проревел Эбен Тук.

Толпа удивленно ахнула. А когда вновь установилась тишина,раздался голос Уэйна Оуверхолсера: «Заткнись, горлопан!»

Тук повернулся к Оуверхолсеру, самому крупному фермеру Кальии одному из постоянных покупателей. На лице читалось полнейшее изумление.

— Их дин — Роланд Дискейн из Гилеада, — продолжил Тиан. Ониэто знали, но упоминание легендарных имен вызвало восторженный рокот. — Онпришел сюда из Внутренних феодов. Вы будете слушать его? Что скажете, горожане?

Ответа долго ждать не пришлось: «Слушайте его! Слушайте его!Наконец-то мы его услышим! Слушайте его внимательно, мы говорим, спасибо тебе!»— а потом раздались какие-то ритмичные звуки, и Тиан не сразу понял, чтопроисходит. А когда до него дошло, заулыбался. Так топали сапоги, не по доскамЗала собраний, а по траве леди Орисы.

Тиан вскинул руку. Роланд выступил вперед. Топаньеусилилось. К мужчинам присоединились женщины. Роланд поднялся по ступенькам.Тиан передал ему перышко и спустился со сцены, взял Хедду за руку, подал знакостальным близнецам подойти к нему. Роланд поднял перышко, держа древнеелакированное древко обеими руками, на которых остались только восемь пальцев.Наконец, топот стих. Лишь трещали факелы, освещая задранные кверху лица, накоторых читались надежда и страх, читались очень отчетливо. Крикнула расти изамолчала. На востоке большие молнии резали темноту.

Стрелок стоял лицом к горожанам.

2

Долго, очень долго он только смотрел на них. И во всех,смотрящих на него и испуганных глазах читал одно и то же. Он много раз стоялперед такой вот толпой, так что прочитать выражение глаз ему не составлялотруда. Эти люди голодали. Им хотелось что-то купить, наполнить урчащие желудки.Он помнил продавца пирожков, который ходил по улицам Гилеада в самые жаркиелетние дни, громкими криками предлагая свой товар. Мать Роланда называла егосеппе-сэй, потому что от этих пирожков потом многие мучались животом. Сеппе-сэйозначало продавец смерти.

«Ага, — подумал он, — только я и мои друзья не берем денег».

От этой мысли его лицо осветила улыбка. Сам он разомпомолодел, а по толпе прошелестел вздох облегчения. Начал он, примерно с тогоже, что в первый раз:

— Нас тепло встретили в Калье, послушайте меня, прошу вас.

Тишина.

— Мы открыли вам свою душу. Вы приняли нас с открытой душой.Так ведь?

— Ага, стрелок! — выкрикнул в ответ Воун Эйзенхарт. — Так!

— Вы видите в нас тех, кто мы есть, и согласны с тем, что мыделаем?