где заседали «семеро». Наконец, я смог рассмотреть их как следует. Директор расположился на своем рабочем месте: за столом спиной к окну. Был доволен: улыбался и почесывался. По правую руку от него находился незнакомый мне человек в невзрачном костюме, в официальном — не для нарядности — галстуке. Он на секунду бросил взгляд в мою сторону, иронически улыбнувшись постным лицом. К директорскому столу были приставлены еще два — получалась буква «Т». Нас усадили по левую руку от директора напротив остальных участников заседания.

Председательствующий «животновод» начал обсуждение, сообщив, что программа, предложенная солисткой, была уже ранее прослушана худсоветом и получила заслуженно высокую оценку. «Сегодня мы услышали ее вновь, с другим аккомпаниатором. Думаю, а предварительно мы уже обменялись, — директор посмотрел на пятерых, напротив нас сидящих, — выскажу общее мнение: концерт, по крайней мере, хуже не стал. Поэтому Ольга Васильевна, мы Вас поздравляем, можете с завтрашнего дня приступить к столь успешной и высокоценимой публикой деятельности. А вот сольное выступлением концертмейстера, — добавил директор, — мы должны обсудить и принять решение о его тарификации. Попрошу членов художественного совета высказаться».

Слово взял «Простомоисеич»:

— Хотя вопрос о солистке мы уже рассмотрели, — начал худрук с воодушевлением, — я все же хочу к нему вернуться и поблагодарить Ольгу Васильевну за сегодняшнее выступление, доставившее мне истинное художественное наслаждение. Спасибо Вам за вдохновение, за плодотворную работу, в том числе и по подготовке кадров профессиональных концертмейстеров. Хочу обратить внимание художественного совета на то, каких успехов добился наш новый сотрудник за столь короткое время — всего за две недели они создали дуэт, вполне готовый к серьезной и успешной концертной практике. Спасибо!

— Что Вы, — кокетливо отозвалась Оля, — молодой человек столь богато одарен и профессионально подготовлен, что мне и заниматься с ним не пришлось. Он все понимает с полунамека.

— Вы благородная женщина, — «Простомоисеич» прижал к груди обе руки, — я завидую вашему концертмейстеру! — Подчеркнув паузой истинность сказанного, худрук продолжил:

— Перехожу к обсуждению сольного выступления нашего нового артиста. Сразу скажу, искомую категорию он, несомненно, заслуживает. Но одно замечание о его выступлении у меня имеется. Да, — «Простомоисеич», улыбнулся во весь рот, обнажив желтые от постоянного курения зубы, — я хочу отметить в качестве недостатка излишнюю академичность исполнения. Вы играли превосходно, но, как на экзамене в консерватории. А у нас Вы солист и артист! Нужны мимика, жестикуляция, даже хореография. Ну почему вы так серьезны?».

Я воспринял вопрос как риторический и оставил без ответа.

— Вот этому — артистической свободе и, если хотите, раскованности, — Вы можете научиться у нашей замечательной Ольги Васильевны. И я думаю, — подвел итог худрук, — Вы этому у нее научитесь!

Поблагодарив худрука, директор дал слово хореографу, предварительно сообщив, что с мнением Ивана Сергеевича худсовет уже знаком: его оценка столь высока, что в присутствии артиста ее вряд ли целесообразно озвучивать.

— «Зазнается», — пошутил специалист по крупнорогатому скоту в завершении.

Получивший слово «танцор» присоединился «ко всему тому, что было сказано выше» и тоже порекомендовал усилить хореографическую составляющую моего выступления. Он даже не постеснялся продемонстрировать, как можно красиво снимать руки с клавиш.

Директор, поблагодарив плясуна, обратился к «члену обкома», который, казалось, с отстраненным безразличием ожидал окончания мероприятия. Но начальник, соблюдая политес, все же вежливо попросил его выступить.

Четверо из худсовета сидели рядом друг с другом, лишь «Сексот» отделился на расстояние стула, всем своим видом показывая особое положение, которое он занимает в культуре страны. Его внешность не соответствовала прозвищу — на «Сексота» он был похож, пожалуй, поменьше других присутствующих. Скорее, ему подходила кличка «дьячок» или, учитывая профессию — «регент». Его взгляд — тусклый и унылый — был направлен в бесконечность. Время от времени он вдруг наполнялся фанатичным огнем, а потом опять тускнел. Борода «сексота-регента» была редкой, с проплешинами, чуть кудрявилась. Лицо — морщинистым, какого-то светло-серого цвета.

— Хорошо, — отозвался «Сексот» на призыв начальника, — я, пожалуй, выступлю. Не хотел, понимаю, что все устали, но мне есть что сказать по части исполнения, и я скажу.

…. … …

Человеку свойственно ошибаться, но если он хорошо подумает, то ошибется наверняка.

Все тот же Й. Швейк

Он встал и начал… издалека:

— Много лет назад, когда я был еще студентом, мне посчастливилось присутствовать на концерте и услышать, как замечательный пианист Лазарь Берман играет «Мефисто-вальс», — «Сексот» остановился и вопрошающе осмотрел присутствующих, дескать, вам, надеюсь, известно о ком идет речь, и убедившись, что известно не всем, улыбнувшись признался, — его интерпретация произвела на меня незабываемое впечатление. Вы, молодой человек, играли хорошо, но мне чего-то не хватило. Во время Вашего выступления и после него я сидел и думал — чего? Наконец, понял: Вам не удалось в должной степени раскрыть душу произведения (последние два слова «Сексот» произнес, акцентируя каждый слог).

Предупрежденный заранее, я вполне спокойно отнесся к выступлению руководителя казачьего хора. Но остальные присутствующие сияли от удовольствия и с готовностью поддакивали оратору. Убедившись во всеобщей поддержке, «Сексот» продолжил исполнительский анализ «Мефисто-вальса»:

— Вы играли виртуозно, но душа «Мефисто-вальса» не в виртуозности. В чем же она? Думаю, не ошибусь, если предположу, что душа его находится в глубине души венгерского народа, в которой отражается его трагическая историческая судьба! («Сексот» задрожал от прилива энтузиазма). Я настоятельно рекомендую изучить венгерские народные песни. И, возможно, своеобразие души этого народа раскроется Вам во всей ее полноте. Послушайте, как они поют, посмотрите — как танцуют! Вальс не венгерский танец. Вальс австрийский танец. Вальс крестьян-венгров заставил танцевать Мефистофель! — упомянув напоследок чёрта, «Сексот» неожиданно прервал вдохновенный рассказ и перекрестился. Взгляд его потускнел, он как-то сразу осунулся, постарел. Потом, поймав взором вопрошающий жест развеселившегося вместе со всеми директора, промямлил:

— Я согласен, что пианист может исполнять на концерте Ольги Васильевны сольный номер.

Сделав вывод, «Сексот» сел на место, всем своим видом показывая, что происходящее его больше не интересует.

Директор, едва сдерживая смех, предоставил слово мне.

Поблагодарив присутствующих за внимание и добрые слова, выразив особую признательность за прозвучавшую критику, я пообещал непременно учесть все ценнейшие советы в последующей работе.

На этом заседание закончилась. Мы вышли в приемную. К нам с Олей по очереди стали подходить участники мероприятия — с