Ну, если нет перехода к ней, то хотя бы кое-что узнать и онем от него самого, но волхв, как нарочно, говорил только о древних народах, азнает о них удивительно много и никак не дает перейти на личности, что всегдатак интересно, так увлекательно…

Конь мчался без устали, она уже устала болтаться за спинойволхва, а солнце едва-едва вскарабкивается к зениту. К счастью, этот чурбан,похоже, проголодался, а от скачки всегда есть хочется быстрее, повертел головойи обронил небрежно:

– Вон там передохнем малость.

Она сразу же сказала радостно:

– Что, устал?

Он хмыкнул:

– А ты нет?.. Полдня вот так мчаться…

Она почти пропела сладеньким голоском:

– А ты коню своему скажи, что это ты так мчался.

Конь оглянулся на нее и, как ей показалось, ухмыльнулся. Онаощутила себя бодрее, как всегда, когда удается укусить одного из этих рослых исильных мужчин, уверенных, что они хозяева всего на свете.

Впереди густая роща, но Олег забираться вглубь не стал,остановил коня на опушке, расседлал и, забросив повод на спину, похлопал побоку:

– Ты хорошо потрудился. Отдохни малость…

Она наблюдала критически, как он складывает в шалашик сухиеветви для костра.

– Может быть, – предположила она ядовито, –ты покормишь коня? Или ему этой травки хватит?

Он повернулся к ней, на лице удивление:

– А что, их и кормить еще надо?.. Вот уж не думал… Нутогда покорми, раз знаешь как.

Раздосадованная, она молча взяла сумку с овсом и пошла кконю. За спиной вскоре затрещал костер, а она надела сумку коню на морду ипривязала, чтобы он сам встряхивал ее и доставал зерна.

Олег разложил еду, солнце сверкает в его красных волосах,из-за чего голова кажется объятой жарким пламенем, но зеленые глаза говорят охолоде внутри этого странного человека. И голос его прозвучал прохладно, когдаон сказал:

– Справилась? Садись, ешь. Как только дожуешь последнийкусок, сразу едем дальше.

– Ну, а как же, – отозвалась она и напомнила себе,что нужно не торопиться, как она ведет себя всегда за столом, не пожирать еду,а вкушать, как ее всегда учили родители. – Это и понятно. Странно, что этоты мне говоришь, а не я тебе!

– Действительно, – проворчал он.

Она взяла в руки хлеб и сыр, посмотрела на волхва искоса.

– Мне кажется, – заметила она осторожно, – тыне очень любишь женщин?

Он сдвинул плечами:

– Просто остерегаюсь. Разбойники требуют кошелек илижизнь, женщины и то и другое.

– Кошелек жалко?

– Ничуть, – возразил он. – Чего жалеть то,чего нет? Женщины, как и сны, никогда не бывают такими, какими хочешь ихвидеть. А это уже опасно.

Она победно расхохоталась, стараясь держаться так, чтобырассмотрел ее и в профиль, у нее потрясающая линия от переносицы, черезкокетливо вздернутый нос и пухлые губы к выступающему подбородку, изящное такоесоединение красоты и силы духа. Да и грудь так кажется крупнее…

– Опасно, – сказала она с нажимом, – потомучто боишься поражения?

Он ел молча, пережевывал медленно и старательно, как короважвачку, ответил не сразу и чуточку невпопад, как будто уже думал о чем-тодругом:

– Не спорю, самая глупая женщина сможет сладить с умныммужчиной. Но чтобы сладить с дураком, нужно быть самой умной… А ты какой себясчитаешь?

Она замешкалась лишь на долю мгновения, но красивые женщиныза словом в карман не лезут, их чириканье всегда звучит приятно:

– Конечно же, умной!..

– Понятно, – пробормотал он. – Ты ешь, ешь.

Она некоторое время ела молча, потом внезапно хихикнула,брови взлетели вверх.

– Смешинка в рот попала? – спросил он.

Она затрясла головой:

– Нет, вспомнила, как уезжала из города… Там всех маговтрясло, прослышали о некоем воине, что поклялся истребить все их племя! Они нето убили его жену, не то всю семью, и потому воин люто мстит им и неуспокоится, пока…

Ее голос утих, смех исчез из глаз, а лицо стало серьезным изадумчивым.

– Пока что? – спросил он.

– Пока не убьет всех, – закончила она. – Ихотя это невозможно, но… убить может многих. По слухам, невероятно хитер,коварен, злобен и все продумывает на много шагов вперед.

Волхв подумал, кивнул.

– Ты права, – проговорил он, – ерундакакая-то. Когда, говоришь, это началось?

Она ответила послушно:

– Давно. Лет тридцать тому.

Он махнул рукой:

– Любая боль за годы забывается. Как бы ни любил жену идетей, но горечь постепенно уходит. Человек снова начинает жить… а если быпомнил все так же ярко, как и в тот день, когда его родных убили, он бысвихнулся. Все мы свихнулись бы. Так что это брехня про мстящего воина.

Она сказала независимо:

– Но говорят же… А если он дал великую клятву? И теперьраб своего обещания? В смысле, преступить не может?

– Сам дал, – буркнул он, – сам и взялобратно. Мало ли какие клятвы мы давали в детстве? Годы идут, начинаешь видеть,что был дурак и клятвы дурацкие. Не-е-ет, тебя обманули.

– Но слух…

– Слухи бывают всякие, – сказал он с невеселойусмешкой. – Сколько я слышал про деревья-людоеды! Указывали даже места,где хватают людей и жрут. Но что-то никогда их там не находил. Так что брехнявсе это. Брехня.

– Ну и хорошо, – сказала она рассудительно, –а то чуть не удавилась, когда вот подумала только про такое чудовище! Как можноубивать магов?

– Убивать можно всех, – ответил он и вздохнул,словно тащил на себе гору. – Увы, можно.

После трапезы она вытащила расческу с редкими короткимизубчиками и старательно причесывалась, глядя в небо, как в зеркало. Олег началхмуриться, она оглянулась через плечо и объяснила, как ребенку:

– Если женщина выглядит менее красивой, чем может, этосчитается преступлением.

– Это в какой стране? – удивился он.

– В какой-какой… В любой. Не знал? Да что ты такойдикий? Из леса вышел, что ли?

– Гм, – сказал он мрачно, – в самом деле…

Она дочесалась, он видел, с каким усилием продвигаетсярасческа, и понял, что для таких густых волос зубчики можно было бы сделать иеще пореже.

Конь уже сожрал весь ячмень и подбрасывал мордой сумкубольше для игры, чем пытался выловить последние зернышки.