– Говорят, мужчина никогда не устанет смотреть на то,как горит огонь, бежит вода и работает женщина. Как думаешь, это правда?

Он подумал, кивнул:

– Не знаю. Ложись.

Она сказала еще саркастичнее:

– Вот так сразу?

– Ложись, дура, – велел он грозно.

Она раскрыла рот для возмущенной отповеди, да за кого он еепринимает, да кем считает себя, да кто ему дал право, но кусты затрещали иоттуда выметнулись крупные серые тела. Сильно и страшно пахнуло волчьим духом.Олег уже с посохом сам неуловимо быстро шагнул навстречу и чуть в сторону, вего руках через мгновение уже вращается сверкающий в огне костра круг, багровыеблики швыряет в темноту, и там слышится злое шипение.

На него бросились сразу с трех сторон. Она услышала дварезких удара, третий успел ударить его дубиной, совсем не волк, как она думала,но Олег подставил плечо, и тут же нападавший согнулся в поясе, упал и задергалногами. Двое ухватили оцепеневшую Барвинок, почти сразу перед ее глазамимелькнул конец посоха, глухой удар, словно по дереву, на нее брызнуло теплым.

Последний еще не понял, что случилось, и потащил ее понаправлению к кустам, однако обмяк, руки разжались, а когда Барвинок с отвращениемосвободилась, тяжело завалился лицом вниз. Между лопатками холодно поблескиваетрезная рукоять ножа, лезвия не видно совсем.

– А где волки? – возопила Барвинок.

– Их и не было, – ответил он.

Она оторопело смотрела, как он выдернул нож, тщательно вытиралтемный от крови клинок, пока не заблестел, сунул в ножны.

– А кто был?

– Может быть, – поинтересовался онсумрачно, – сама догадаешься? Ты же у нас умная.

– Грабители, – озадаченно произнесла она. –Но почему так пахло волчьим духом?

– Чтобы думали на волков, – сообщил Олег. – Иготовились отбиваться от них. Непонятно?

Она смотрела на разбросанные тела с отвращением и страхом. Увсех на головах шапки из волчьей шкуры, штаны и сапоги оторочены волчьим мехом,а на плечи наброшены волчьи шкуры. Никто не сдвинулся с момента, кто какрухнул, она преодолела страх и отвращение, ее дело – лечить, пугливо опустиласьвозле одного, осмотрела голову.

– Что скажешь? – спросил Олег.

Голос его звучал насмешливо и одновременно грустно.

– Ты его убил, – ответила она сердито.

– А вот этот?

Она оглядела второго и ответила еще рассерженнее:

– И этот мертв!

– Хорошо, – сказал он удовлетворенно и, ухватив ихза ноги, тут же уволок в темноту. Она проводила его злым взглядом, но тут жеощутила, как страшно и одиноко одной, хотя и костер уже не просто горит, адовольно ревет, с щелканьем зубов пожирая новые ветви, и волхв ушел явнонедалеко.

Вернулся Олег в самом деле скоро, поинтересовался деловито:

– Как остальные?

– Мертвы, – сказала она глухим голосом.

Он ухватил за ноги еще двух и утащил по земле так же просто,как муравей тащит большого жука. Она чувствовала, что ее трясет все меньше,холодный ужас испаряется, обратила внимание на свежую кровь на рукаве…

Когда Олег вернулся за последним трупом, его спутница вярости пинала труп, стараясь сделать ему побольнее. На появление волхва даже необратила внимания.

Он в удивлении покачал головой:

– Ты чего вдруг такая злая?

Она изумилась, красная от гнева:

– Я? Злая? Да ты знаешь, что этот гад сделал?

– Материк опустил в океан? – поинтересовался онозадаченно. – Или сжег полстраны?

– Хуже! – прокричала она. – Я из-за негообломила ноготь! Ты видел, какие у меня красивые ногти? Не бреши, ты не мог незаметить!

Он спросил с недоумением:

– Ну и что? Отрастет…

Она взвизгнула негодующе:

– Ты не понимаешь? В самом деле не понимаешь? Ну откудатакие дикие берутся? У женщины всегда должны быть красивые ногти! Ежедневно!

Он сдвинул плечами.

– Да какая разница, какими царапаться.

Ее ярость была так велика, что лишь распахнула огромнейшие,как высокогорные озера, и дивно синие глазищи, грудь приподнялась, набраввоздуха для возмущенного вопля, но так и застыла, не понимая глубины такойдикости.

Он ухватил последнего убитого разбойника опять же за ногу иуволок в темноту. Некоторое время трещала галька, слышались шаги и шорох, потомвсе затихло.

Олег вернулся спокойный, отряхнул ладони:

– Ну, а теперь…

– Значит, – прошипела она, как рассерженнаязмея, – ногти только для царапанья?

Он хмыкнул:

– Когда я такую дурь говорил?.. Нет, конечно. Ногти восновном для чесания. Правда, это у нас, мужчин. У прочих – не знаю, незадумывался… Есть хочешь?

Она приготовилась завопить, но ощутила, что в самом делесильно и уже давно хочет есть, спросила помимо воли:

– А разве у нас что-то есть?

У него, конечно, оказалось и мясо, и сыр, и хлеб, всеаккуратно завернутое в чистое полотно, хлеб свежий и мягкий, сыр пряный, мясобудто только что со сковородки, а в отдельном узелке мелкая белая соль, совсем непохожая на обычно серую и крупнозернистую.

Она думала, что после пережитого неделю в рот ничего невозьмет, однако еда выглядит так аппетитно, а этот грубый человек уже принялсяжрать, именно жрать, да с таким аппетитом, что она не выдержала и, сдерживаясебя, замедленными движениями взяла ломтик сыра и положила на скибку хлеба.

В ноздри ударил дразнящий запах, она так же медленнооткусила, все еще пытаясь соблюдать манеры, но решила, что дикарь все равно неоценит, глупо перед ним стараться, и дальше вела себя достаточно искренне.

– Волки не набросятся? – спросила она с набитымртом.

Он спросил с удивлением:

– С какой стати?

Она сказала саркастически:

– Да-да, с какой! Они и на живых охотятся, а тут вблизипять трупов! А запах свежей крови слышно далеко…

– Ешь, – сказал он мирно. – Я их сбросил вглубокую щель тут поблизости. Пусть достают оттуда, если решатся.

Она сказала озадаченно:

– Я не заметила никакой щели…

– Это с той стороны, – объяснил он.

– Сколько же у этих деревьев сторон, –пробормотала она. – Слушай, ты такой предусмотрительный. У тебя даже соль…Часто странствуешь?