– Никого, – подтвердила она. – Правда, Остапутром преставился, но он, говорят, удавился куском мяса…

– Ну и хорошо, – сказал Олег, – чтопоследний. Можно компота?

Хозяйка улыбнулась.

– Для вас можем принести даже вина! У старосты целыйбочонок.

– Вина не надо, – ответил Олег. – Правда,если Барвинок жаждет напиться на радостях…

Хозяйка улыбнулась и вышла, не дожидаясь ответа лекарши. Еевкусы знают, понял Олег, хорошо быть везде желанным человеком. Впрочем, в мирелюдей кто-то должен делать и очень нежеланную, но необходимую работу…

Барвинок сердито сопела, но ела с аппетитом, только злокосила в его сторону глазом, больно умильно смотрит, будто подобрал голодающегооблезлого котенка, налил в мисочку молока и радуется, жрет он, жрет, значитца,не издохнет…

Во дворе у коновязи бьет копытом и с недоверием коситсяогненным глазом рослый конь с роскошной гривой и широкими массивными копытами.Олег протянул ему на ладони сахар, конь подумал, осторожно взял мягкимибархатными губами.

Олег похлопал великолепное животное по шее.

– Не грусти по селу, подружимся. Зато увидишь земли,помимо этой деревни.

Барвинок смотрела, как он принялся седлать коня, когдатолько и успел купить, спросила торопливо:

– Ты сейчас куда направляешься?

– В Коростень, – буркнул он, не оборачиваясь.

Она ощутила раздражение, мужчина должен быть вежливее, нозаставила себя сделать голос веселым и щебечущим, мужчины любят именнощебетанье:

– В Коростень?.. Как здорово!

– Чем же? – проворчал он.

– А всем, – ответила она уже в самом деле бодро,этот гад мог вообще не ответить, – мне тоже в Коростень. Просто здорово!..

– Чем? – повторил он, затягивая подпругутуже. – Если хочешь напроситься в спутники, то зря.

Она спросила обиженно:

– Почему?

Он повернулся и посмотрел ей в глаза. Она закинула голову, стараясьсмотреть в колдовские зеленые глаза смело и бесстрашно.

– Почему? – повторила она.

– Я еду быстро, – объяснил он сумрачно. – Едунапрямик. Понимаешь, мужские дороги несколько отличаются от женских.

Она тряхнула головой, раздражение начало подниматься быстро,но заставила себя мило улыбнуться и прощебетать как можно беспечнее:

– Ты будешь удивлен.

– Чем?

– Я не отстану, – заявила она уверенно. – Яне буду помехой. А полезной в дороге быть смогу.

– Чем?

– А всем. Погоди только, я сторгую и себе коня.

Он покачал головой:

– У них больше нет свободных для продажи.

Она фыркнула:

– Даже для меня?

– А ты при чем? Когда нет, то просто нет.

– Я проверю, – ответила она независимо, –если не получится, разве не подвезешь на своем до соседнего села? Оно как раз подороге.

Через полчаса поисков пришлось признаться, что волхв прав:благодарные крестьяне готовы ей отдать всех своих коней, но эти смирные лошадкигодятся только медленно тащить за собой соху, и если такая кляча пойдет вскачь,всех удивит больше, чем идущий снизу вверх дождь.

– Ладно, – сказала она рассерженно, –придется с тобой.

Он поморщился:

– Да я вроде бы не настаивал…

– Как не настаивал? – ответила она. – Еще какнастаивал! Я же по глазам видела!..

Он ухмыльнулся насмешливо, вроде бы поколебался, у неезамерла душа, но руку протянул. Она ухватилась, он поднял ее с такой легкостью,словно щенка, она оказалась впереди в кольце его рук, сладостное чувстворазлилось по телу с такой силой, что тут же сказала рассерженно:

– И вот так сразу обниматься?

– Хочешь сзади?

– Еще бы!

Он молча взял ее, как куклу, и пересадил сзади себя. Коньпереступил с ноги на ногу, Барвинок инстинктивно ухватилась за волхва, он издесь кажется надежной скалой, которую не пошатнут даже землетрясения, нобольно ударилась лицом о его чересчур твердый лук за плечами.

– Готова? – спросил он.

– Да, – ответила она, сердитая на себя, чтопоменяла такое место на это, и на этого бесчувственного чурбана, что послушалсяс такой легкостью. Все-таки мужчина должен настаивать на своем, чтобыутверждать свое превосходство. Тем более в таком деле. Одно дело держать еепочти в объятиях, такую маленькую и хрупкую, другое – забросить заспину. – Если ты, конечно, не возражаешь!

– Ничуть, – ответил он. – Держись крепче!

– Не упаду, – ответила она независимо. – А тылук не хочешь перевесить поближе к посоху?

– Чтоб он не скучал?

– Как ты хорошо все понимаешь!

– Как тебе удобнее, – ответил он.

К ее радости и несказанному облегчению, он в самом деле сняллук и колчан со стрелами, повесил у седла, только не справа, где посох, аслева, не такой уж и чурбан, если учитывает ее пожелания.

Тут же он по-разбойничьи свистнул, конь рванулся совершеннонеожиданно. Ее откачнуло почти на круп, она кое-как выровнялась и ухватилась заего пояс, не понимая, что за травы дал лошади, почему вдруг понесла так резко.

Утро очень быстро перетекало в знойный и слишком солнечныйдень, когда на солнце трудно взглянуть, а снизу в глаза стреляют узкими острымилучиками пластинки слюды и кварца.

Волхв сразу от деревни пустил коня по дороге, та вышла наеще более широкую и протоптанную. Копыта стучат гулко и часто, в ушах свиститветер, сеет навстречу тончайшую дорожную пыль, справа от нее проплываютразвалины древних сооружений… Уже тысячи лет как постепенно разрушаются,заброшенные и покинутые, а когда-то, подумала она с грустью, здесь кипелажизнь, слышался веселый говор, скрипели нагруженные телеги, ржали кони, звенелиподвески в женских ушах, хлюпала холодная вода в ведрах…

Олег помалкивал, пришлось начинать растормашивать его самой,но о себе вроде бы неприлично вот так сразу, пришлось начать интересоватьсяруинами. Волхв отвечал сперва нехотя, потом вроде бы ощутил, что самогозахватили воспоминания, и начал рассказывать о древних царствах, давнихнародах, явившихся ниоткуда и сгинувших в одночасье… Хотя, конечно, большетаких, что зарождаются медленно и неспешно, а потом так же степенно угасают,давая место другим, молодым и уверенным.

Она слушала, иногда вставляла какие-то реплики, чтобыпоказать, что да, интересно, еще как интересно, как здорово, ух ты, да не можетбыть, ну никогда бы не подумала, неужто правда так было, и все не могла найтиудобный переход, чтобы заговорить о себе, такой замечательной, красивой иумнице…