Словно в тон его голосу за высокими стенами Монастыря завыл волк; где-то в чащобе собиралась охота. В ответ дикому зверю зашлись лаем слободские собаки.

– Ну, что же, иди. Сергей тебя ждёт, – указал Егор на дверь храма. – Если хочешь узнать ответы, спрашивай обо всём, что было, отца. Про себя он лучше расскажет. Без моей помощи.

*************

Под каменными сводами храма до сих пор ощущался холод прошедшей Зимы. Чтобы вернуть священному месту тепло человеческой жизни, требовалось не только много горючего, но и времени. Фрески на стенах поблёкли и начали осыпаться. Даже иконы в золочёных окладах извело из-за сырости под толстыми стёклами.

Каждую весну храм приводили в порядок. Голоса штукатуров, плотников и художников струились в почтительном полушёпоте во время работы. Каждый житель Обители приобщался к великому делу, восстанавливая святыню после Долгой Зимы. Стоило ли говорить, как дорог был храм сердцу каждого христианина.

Но кроме того, Монастырский храм Николая Чудотворца был средоточием веры всех окрестных земель. Из него на борьбу против язычества отправлялись в Пустоши проповедники. Святые отцы в диких землях обличали волхвов, просвещали неверующих невегласе, пытались вернуть в лоно Монастыря заблудшие души. Но, как и в любой другой борьбе при назидании христианства случались потери. Молодые и старые, опытные и только вставшие на стезю проповедники многое могли рассказать, как скрывались в последнюю минуту от разбойничьего ножа или пули. Волей божьей и с помощью добрых людей большинству монастырских священников удавалось вернуться к первому снегу в Обитель, чтобы встретиться с Настоятелем и рассказать ему о пути. Но с первым весенним теплом они снова отправились в дорогу по землям Края, как бы ни было тяжко.

Храм не только укреплял веру, но и занимался мирскими делами. С наступлением лета крестины и свадьбы следовали одна за другой. За десять месяцев холода у общинников рождалось немало младенцев. По окончанию Зимы детей выносили из наглухо запертых изб, чтобы окрестить и скорее приобщить их к Духу Святому. Когда же по осени считали запасы, между молодыми христианами игрались свадьбы. Не было ничего радостнее и чудеснее, чем союз новой семьи, когда чистые души соединяются в браке.

Сегодня вечером храм обезлюдел. В молельном зале разносились шаги одного Настоятеля. Он подходил к латунным светильникам, где сотни янтарных свечей из самоварного воска потрескивали маленькими огоньками и заливали всё обширное пространство молельного зала медовым сиянием. Сергей блуждал взглядом по хорошо знакомым иконам. Радом с их благообразными ликами мысли текли легко и спокойно, хотя раздумья Настоятеля были не из весёлых.

Входная дверь приоткрылась и огоньки дрогнули. Укутывая голову лазурным платком, через порог вошла Женя. Она поспешила к отцу, почтительно склонила голову, и Сергей перекрестил её чело.

– Знаю, ты злишься на меня.

– Отче, я лишь... – начала было Женя, но отец приподнял руку.

– Оставь. Мы оба знаем, что скоро осиротеем. Дашутка последние дни доживает и излечить её способа нет. Дарью губят не просто болезни, а наложенная со злым умыслом порча. Лишь Господь дарует ей облегчение, значит Ему и будем молиться.

– Выходит, дело решённое и надо готовиться к похоронам? Сдаться, опустить руки, молиться за упокой ещё не усопшей души? – горькая обида поднялась в сердце Жени.

Сергей и прежде слышал такие слова, хотя в прошлом они звучали менее дерзко. Женя очень походила на мать, но в её характере нашлось немало упрямства и своеволия, и от этого Настоятель всё больше замечал в ней черты своего предка, отчего его беспокойство с каждым годом росло.

– Ты не права. Я сражался за Дарью: лекарства, настои, врачи, советы проверенных знахарей – нет в Крае средства, которого бы я не испробовал. Но Дарья умрёт, и нам настал час беречь мир в душе. Даже в чёрные дни похорон мы не позволим себе думать о мести. Пусть это будет последним испытанием для нас, последним злом, которое семья наша претерпевает из-за про́клятой крови.

– Говоришь так, будто мир в душе важней самой жизни, – с трудом сдержалась Евгения.

– Нет, не жизни. Господь даровал мне двух дочерей, теперь младшую забирает, – смиренно ответил Сергей. – Мир в душе важней мести. Сила веры нашей не в том, чтобы меч поднимать на виновных, а в том, чтобы в утратах и в горе искать утешение.

Женя порывалась ему возразить, но отец предостерёг её строгим жестом.

– Я позвал тебя в храм не для споров, – густым голосом сказал он. – Пришло время дать тебе послушание. Наследница у меня остаётся одна, в ту пору как жизнь готовит Обитель к суровым годинам.

Женя хотела сказать, что у отца и без неё хватает помощников, что к власти она вовсе не рвётся. Во всех делах Монастыря хорошо разбирался Егор, в вопросах веры следовало слушаться архиерея, эконом знал хозяйство, как собственные пять пальцев, кроме них был ещё ключник, келарь, ризничий, сотники, тысяцкие, старшие мастера, учителя, медики, кузницы, ратники и механики – многие зрелые люди могли местонаследовать Настоятеля. Самой Жене хотелось совершенно другого, не заботиться о запасах или решать житейские споры общинников, а узнать внешний мир за стенами и бороться с его суевериями.

– Пятнадцать Зим – возраст невеликий, – угадал её смятение отец. – Но не нам выбирать, когда браться за послушание. Я сам пришёл в Обитель, когда мне было всего на пять Зим старше твоего. Здесь выживало всего три тысячи общинников, люди не знали, как себя защитить, не умели бороться с врагами, боялись, что скоро их разграбят язычники. Запасов едва хватало дотянуть до весны, в ополчении всего двести мужчин с одним внедорожником и двадцатью лошадями на грани съедения. Вокруг Монастыря крепкие стены, но чего они стоят без христиан, готовых защитить