Я, брошенный всеми в этой затхлой квартире, слегказабрюшенный и совсем заброшенный господин Гангут наедине с телевизором, наединес чудовищным аппаратом товарища Лапина. «Вахта ударного года». Сводкаидиотической цифири. Четыре миллиона зерновых – это много или мало? Всесоюзнаячитательская конференция. Все аплодируют. Мрачные уравновешенные лица. Вручениеордена Волгоградской области. Старики в орденах. Внесение знамен. Бульдозеры.Опять «Вахта ударного года». Ширится борьба за права человека в странахкапитала. Порабощенная волосатая молодежь избивает полицию. Израильскаявоенщина издевается над арабской деревенщиной. Снова – к нам! Мирно играютарфистки, экая благодать, стабильность, ордена, мирные дети, тюльпаны… экаяхуемотина… Гангут по старой диссидентской привычке вяло иронизировал, но насамом-то деле размагничивался в пропагандном трансе, размягчался, как будто емупочесывали темя, и сам, конечно, сознавал, что размагничивается, но отдавался,распадался, ибо день за днем все больше жаждал этих ежевечерних размягчений.Прокатившись по кризисным перекатам западной действительности, поскользив помягкой благодати советского искусства, программа «Время» приближалась к самомугангутовскому любимому, к спортивным событиям. Где-то он вычитал, чтосовременный телезритель, хотя и следит за спортивными событиями, размягчившисьв кресле, тем не менее все-таки является как бы их участником, и в организмеего без всяких усилий в эти моменты происходят спортивные оздоровляющиеизменения. Вздор, конечно, но приятный вздор. «О спортивных событиях расскажетнаш комментатор…» Их было семь или восемь, и Гангут относился к ним чуть ли некак к своей семье, нечто вроде «родственничков» из романа Брэдбери. Для каждогокомментатора он придумал прозвище и не без удовольствия пытался угадать, ктосегодня появится на экране: «Педант» или «Комсомолочка», «Дворяночка» или«Агит-Слон», «Засоня», «Лягушка», «Синенький»… Оказалось, сегодня на экранередкая гостья – «Сексапилочка» Татьяна Лунина. Вот именно ее появление итряхнуло Гангута, именно Лунина с ее поблескивающими глазами па загорелом лине,в ее сногсшибательной по скромности и шику белой куртке как бы сказала в тотвечер Гангуту прямо в лицо: ты, Виталька, расползающийся мешок дерьма,выключайся и катись на свалочку, спекся.

Они когда-то были знакомы. Когда-то даже что-тонаклевывалось между ними. Когда-то пружинистыми шагами входил на корт… Там Таняподрезала подачи. Когда-то показывал в Доме кино отбитый в мучительных боях сбюрократией фильм… Там в первом ряду сидела Татьяна. Когда-то заваливался ввеселую компанию или в ресторан, задавал шороху… Там иной раз встречаласьЛунина. Они обменивались случайными взглядами, иной раз и пустяковымирепликами, но каждый такой взгляд и реплика как бы говорили: «Да-да, у нас свами может получиться, да-да, и почему же нет, конечно, нс сейчас, неподходящиймомент, но почему бы не завтра, не послезавтра, нс через год…» Потом однажды наподпольной выставке, вернее, подкрышно-чердачной выставкехудожника-авангардиста он встретил Лунину с Лучниковым, заморским своим другом,крымским богачом, каждый приезд которого в Москву поднимал самумы на чердаках ив подвалах: он привозил джазовые пластинки, альбомы, журналы, джинсы и обувьдля наших нищих ребят, устраивал пьянки, колесил по Москве, таща за собойвечный шлейф девок, собутыльников и стукачей, потом улетал по какому-нибудьумопомрачительному маршруту, скажем, в Буэнос-Айрес, и вдруг возвращался изкакого-нибудь обыкновенного Стокгольма, но для Москвича ведь и Стокгольм, иБуэнос-Айрес, в принципе, одно и то же, одна мечта. Тогда на том чердачном балуне нужно было быть психологом, чтобы с первого взгляда на Андрея и Татьянупонять – роман, романище, электрическое напряжение, оба под высоковольтнымтоком счастья. А у Гангута как раз по приказу Комитета смыли фильм, на которыйпотрачено было два года: как раз вызывали его на промывку мозгов в Союз, какраз не пустили на фестиваль в Канн, зарезали очередной сценарий, и жена еготогдашняя Дина устроила безобразную сцену из-за денег, которые якобыпропиваются в то время, как семья якобы голодает, шумела из-за частых отлучек,то есть «откровенного блядства под видом творческих восторгов». Словом,неподходящий был момент у Гангута для созерцания чужого счастья. Вместе сдругими горемыками он предпочел насосаться гадкого вина, изрыгать антисоветчинуи валяться по углам.

Впрочем, чудное было время. Хоть и душили нас эти падлы, авремя было чудесное. Где теперь это время? Где теперь тот авангардист? Где дветрети тогдашних гостей? Все отвалили за бугор. Израиль, Париж, Нью-Йорк…Телефонная книжка – почти ненужный хлам. «Ленинград, я еще не хочу умирать, уменя телефонов твоих номера…», а в Питере звонить уже почти некому. Как онипроходят, эти проклятые, так называемые годы, какие гнусные мелкие изменениянакапливаются в жизни в отсутствии крупных изменений. Кошмарен счет лет. Ужасноприсутствие смерти. Дик и бессмертный быт.

Виталий Гангут рывком выскочил из продавленного кресла ивперился в цветное изображение Татьяны Луниной. У пес такой вид, какой былтогда. Неужели наши девки еще могут быть такими? Неужели мы еще живы? НеужелиОстров Крым еще плавает в Черном море?

«Сборная юниоров па соревнованиях в Крыму победила местныхатлетов по всем видам программы. Особенного успеха добились…»

Что она говорит? Почему я не женился на ней? Она нс дала бымне опуститься, так постареть, так гнусно заколачивать деньгу на Научпопе. Онаведь не Динка, не Катька, не прочие мои идиотки, она – вот она… Где жеАндрюшка? Сколько лет мы не виделись с этим рыжим? В прошлом году или впозапрошлом мы ехали вместе с Юга на моей развалюхе и ругались всю дорогу. Какбезумные, мы только о политике тогда и бубнили: о диссидентах, о КГБ, огерантократии, о Чехословакии, о западных леваках, о национальной психологиирусских, о вонючем мессианстве, об идиотской его теории Общей Судьбы… Именнотогда Лучников сказал Гангуту, что он, его друзья и газета «Курьер» борются завоссоединение Крыма с Россией, а тот взорвался и обозвал его мазохистом,мудаком, самоубийцей, «пидаром гнойным», вырожденцем с расщепленной психологиейи «хуем моржовым».

– Вы, сволочи буржуазные, с жиру беситесь, невропатыпроклятые, вы хотите опозорить наше поколение, убить до срока нашу надежду, каки ваши отцы, золотопогонная падаль, просрали в кабаках всю Россию исбежали! – так орал Гануг, пока его «волга», грохоча треснувшимколенвалом, катила к Москве.

– Да ведь твой-то отец, Виталий, был матросом накрасном миноносце, он же дрался как раз за Крым, идиот ты паршивый! – также орал в ответ Лучников. – Вы тут ослепли совсем из-за того, что вам недают снимать ваши говенные фильмы! Ослепли от злобы, выкидыши истории!. Россиинужна новая сперма!