Смутный этот фон или, как сейчас говорят, «бэкграунд»,дымился за плечами Виталия Гангута, когда он стоял, согнувшись, вперившисьпотревоженным взглядом в лицо спорт-комментаторши Таньки Луниной. Три иличетыре минуты она полыхала на экране, а потом сменилась сводкой погоды. Гангутрванулся, схватил пиджак… Год назад он облегал фигуру, теперь не застегивался.Три дня не буду жрать, снова начну бегать… схватил пиджак, заглянул в бумажник…те прежние, большие деньги, «башли триумфа», никогда не залеживались, этинынешние малые деньжата, те, что нагорбачивались унижением, всегда в бумажнике…прошагал по квартире, отражаясь в грязных окнах, в пыльных зеркалах, гася засобой свет, то есть исчезая, и, наконец, у дверей остановился на секунду,погасил свое последнее отражение и вздохнул: к ядреной фене завтра же с утра вОВИР за формулярами, линять отсюда, линять, линять…

Ознобец восторга, то, что в уме он называл «молодойотвагой», охватил Гангута на лестничной площадке. Как он все бросит, всеотряхнет, как чисто вымоет руки, как затрещат в огне мосты, какие ветрынаполнят паруса! Было бы, однако, не вполне честно сказать, что «молодаяотвага» впервые посещала знаменитого в прошлом режиссера. Вот так же вечерамивыбегал на улицу, нервно, восторженно гулял, в конце концов напивалсягде-нибудь по соседству, а утром после трех чашек кофе ехал на Научпоп и подороге вяло мусолил отступные мысли о климаксе, о поколении, о связях с почвой,о том, что вот недавно его имя мелькнуло в какой-то обзорной статье, значит,разрешили упоминать, а потом, глядишь, и фильм дадут ставить, а ведь любоймало-мальски неконформистский фильм полезнее для общего дела, чем десяток«Континентов». Фальшивое приглашение в Израиль, возникшее в короткий периоддиссидентщины, тем не менее тщательно сохранялось как залог для будущих порывов«молодой отваги».

Конечно, сегодняшний порыв был из ряда вон выходящим, в самомделе какой-то приступ молодости, будто вдруг открылись пороховые погреба, будтозабил где-то в низах гормональный фонтанчик. Прежде всего он найдет Таню Лунинуи узнает у нее об Андрее. Нужно немедленно искать коммуникацию с ним. В Крымумощная киноиндустрия. В конце концов не оставит же редактор «Курьера» своегостарого кореша. В конце концов он все-таки Виталий Гангут, «один яз», в концеконцов еще совсем недавно в Доме кино сказал ему, когда икру-то жрали, тоткрасавчик-голливудчик-молодчик: «I know, I know, you are very much director». Вконце концов его отъезд вызовет «звук». Итак, прежде всего он найдет ТанюЛунину и, если будет подходящий случай, переспит с ней.

Красный глазок лифта тупо взирал Гангуту под правую ключицу.Лестничная шахта четырнадцатиэтажного кооперативного дома гудела что-то как быавиационное. Откуда-то доносилась песня «Hey Judе». Двери лифта разъехались, ина площадку вышел сосед Гангута, глядящий исподлобья и в сторону мужчинасредних лет с огромной собакой породы «московская сторожевая». Он был соседомГангута уже несколько лет, но Гангут не знал ни имени, ни звания, и даже заглаза упоминал его как по сценарной записи «глядящий исподлобья и в сторонумужчина средних лег с огромной собакой породы „московская сторожевая“. Сосед никогдане здоровался с Гангутом, больше того – никогда не отвечал на приветствие.Однажды Гангут, разозлившись, задержал его за пуговицу. Отвечать надо.Что? – спросил сосед. Когда вам говорят „доброе утро“, надо что-нибудьответить. Да-да – сказал сосед и прошел мимо, глядя исподлобья и в сторону.Диалог произошел, разумеется, в отсутствии собаки породы „московскаясторожевая“. Гангут полагал, что урок пойдет впрок, но этого не случилось.Сосед по-прежнему проходил мимо Гангута, будто не видел его или видел впервые.

– Ах, здравствуйте, – вдруг сказал сосед прямо влицо.

Собака мощно виляла хвостом. Гангут изумился.

– Здравствуйте, если не шутите. Народное клише весьмаподходило к случаю. Сосед плутовато засмеялся.

– Чудесный ответ и в, народном духе. Какой он все-такиу нас умница.

– Кто? – спросил Гангут.

– Наш народ. Лукав, смекалист.

Сосед слегка придержал Гангута рукой за грудь. Лифт ушел.

– Да зайдемте ко мне, – сказал сосед.

– Простите? – не понял Гангут.

– Да зайдемте же в самом деле ко мне, – соседхитровато смеялся. – Что же в самом деле, живем, живем…

Он был слегка пьяноват.

– Никогда бы к вам не зашел, – сказалГангут. – Л вот сегодня зайду.

– Именно сегодня, – продолжал хихикатьсосед. – Гости. Юбилей. Да заходите же.

Гангут был введен в пропитанную запахами тяжелой праздничнойготовки квартиру. Оказалось, полстолетия художественному редактору Ершову, тоесть «человеку, глядящему исподлобья и в сторону», нелюбезному соседу. Большоеизобилие украшало стол, торчали ножки венгерских индеек, недоразрушенныемраморные плоскости студня отсвечивали богатую люстру. С первого же взгляда нагостей Гангут понял, что ему не следовало сюда приходить.

– А это наш сосед, русский режиссер Виталий СеменовичГангут, – крикнул юбиляр.

Началось уплотнение, после которого Гангут оказался на краюдивана между дамой в лоснящемся парике и хрупким ребенком-школьником, из тех,что среди бела дня звонят в дверь и ошарашивают творческую интеллигенциювопросом: «Извините, пожалуйста, нет ли у вас бумажной макулатуры?»

– …русский режиссер… небесталанный, одаренный… мы бы,если бы… нy, помнишь эту штуку историческую о нашей родине… русский режиссер…задвинули на зады… сами знаете кто…

С разных концов стола на Гангута смотрели. Кувшинные рыла.

– Это почему же такой упор на национальность? –спросил он свою соседку.

– А потому, что вас тут раньше жидом считали,Виталик, – с полной непринужденностью и некоторой сердечностью ответиладама, поправляя одновременно и грудь и паричок.

– Ошиблись, – крикнул мужской голос с другогоконца стола. Послышался общий смех, потом кто-то предложил за что-то выпить,все стали быстро выпивать-закусывать, разговор пошел вразнобой, о Гангутезабыли, и лишь тогда, то есть с весьма значительным опозданием, он оттолкнуллоктем тарелку, на которую уже навалили закуски – кусок студня, кусокиндюшатины, кусок пирога, селедку, винегрет – и обратился к соседке с громкимвопросом:

– Что это значит?

Через стол тут протянулась крепкая рука, дружески сжалаладонь Гангута. Мужественная усатая физиономия – как это раньше нс замечена –улыбалась, по-свойски, по-товарищески, как раньше бы сказали – от лицапоколения.

– Евдокия, как всегда, все упрощает. Пойдем, Виталий,па балкон, подымим.