Перед Москвой в какой-то паршивой столовке они вроде быпомирились, утихли, с усмешечками в прежнем ироническом стиле своей дружбыстали обращаться друг к другу «товарищ Лучников», «господин Гангут»,договорились завтра же встретиться, чтобы пойти вместе к саксофонисту ДимеШебеко, хотя и знали оба, что больше не встретятся, что теперь их жизни начнутудаляться одна от другой, что каждый может уже причислить другого к спискусвоих потерь.

Чем было для поколения Гангута в Советском Союзе курьезноеполитико-историко-географическое понятие, именуемое Остров Крым? Надеждой ли насамом деле, как вскричал в запальчивости Гангут? С детства они знали о Крымеодну лишь исчерпывающую формулировку: «На этом клочке земли временно окопалисьбелогвардейские последыши черного барона Врангеля. Наш народ никогда непрекратит борьбы против ошметков белых банд, за осуществление законных надежд ичаяний простых тружеников территории, за воссоединение исконной русской земли свеликим Советским Союзом». Автор изречения был все тот же, основной авторстраны, и ни одно слово, конечно, не подвергалось сомнению. В 56-ом, когда самавтор был подвергнут сомнению, в среде новой молодежи к черноморскому островувозник весьма кипучий интерес, но даже тогда, если бы одному из активнейшихюношей Ленинграда Виталию Гангуту сказали, что через десять лет близким егодругом станет «последыш последышей», он счел бы это вздором, дурацкой шуткой, ато и «буржуазной провокацией». Его отец, действительно, дрался за Остров вовремя Гражданской войны и находился на миноносце «Красная Заря», когда тот былнакрыт залпом главного калибра с английского линкора. Вынырнув из-под воды,папаша занялся периодом реконструкции, потом опять утонул. Вынырнув все-таки изГУЛАГа, папаша Гангут рассказывал о многом, иногда и о Крыме. Наш флот былтогда в плачевном состоянии, говорил он. Если бы хоть узенькая полоска сушисоединяла Крым с материком, если бы Чонгар не был так глубок, мы бы прошли тудапо собственным трупам. Энтузиазм в те времена, товарищи, был чрезвычайно высок.

В первые послесталинские годы Остров потерял уже своюмрачную, исключающую всякие вопросы формулировку, но от этого не приблизился,а, как ни странно, даже отдалился от России. Возник образ подозрительногозлачного места, международного притона, Эльдорадо авантюристов, шпионов: Тамбыли американские военные базы, стриптизы, джаз, буги-вуги, словом, Крым ещедальше отошел от России, подтянулся в кильватер всяким там Гонконгам,Сингапурам, Гонолулу, стал как бы символом западного разврата, что отчастисоответствовало действительности. Однажды в пьяной компании какой-то морячокрассказывал историю о том, как у них на тральщике вышел из строя двигатель, иони, пока чинились, всю ночь болтались в виду огней Ялты и даже видели вбинокль надпись русскими буквами «дрынк кока-кола». Буквы-то были русские, ноЯлта от берегов русского смысла была даже дальше, чем Лондон, куда уже началиездить, не говоря о Париже, откуда уже приезжал Ив Монтан. И вдруг НикитаСергеевич Хрущев, ничего особенного своему народу не объясняя, заключил сОстровом соглашение о культурном обмене. Началось мирное сосу-сосу. Из Крымаприехал скучнейший фольклорный татарский ансамбль, зато туда отправилсяМосковский Цирк, который произвел там подобие землетрясения, засыпан былцветами, обсосан всеобщей любовью. В шестидесятые годы стали появляться первыерусские визитеры с Острова, тогда-то и началось знакомство поколения Гангута сосвоими сверстниками, ибо именно они, в основном, и приезжали, старые врэвакуантыпобаивались. В ранние шестидесятые молодые островитяне производилисногсшибательное впечатление на москвичей и ленинградцев. Оказывается, можнобыть русским и знать еще два-три европейских языка, как свой родной, посетитьдесятки стран, учиться в Оксфорде и Сорбонне, носить в кармане американские,английские, швейцарские паспорта. У себя дома крымчане как-то умудрялись житьбез паспортов. Они каким-то странным образом не считали свою страну страной, авроде как бы временным лагерем. И все-таки были русскими, хотя многого нспонимали… Они, например, нс понимали кипучих тогдашних споров об абстрактномискусстве или о джазе. Острейшие московские вопросы вызывали у них толькоулыбки, пожатие плечами, вялый ответ-вопросец: «Why not?» – «Почему нет?»Поколению, выросшему под знаком «Почему да?», трудно объяснить им свою борьбу,проблемы, связанные с брюками, с прическами, с танцами, с манерой наложениякрасок па холсты, с «Современником», с Театром на Таганке. Впрочем, находилисьи такие, кто все хотел понять, во все старался влезть, и первым из таких былАндрюша Лучников.

Гангут познакомился с Лучниковым, как ни странно, наОстрове. Он был одним из первым «советикусов» на Ялтинском кинофестивале. В тотгод случилась какая-то странная пауза в генеральном деле «закручивания гаек», иему вдруг разрешили повезти свою вторую картину на внеконкурсный показ. Утром вгостиницу явился к нему рыжий малый в застиранном джинсовом пиджаке, хотя и счасами «роллекс» на запястье, член совета адвайзеров газеты «Русский Курьер» АндрейА.Лучников, принес толстый, как подушка, воскресный выпуск, в котором о нем,Гангуте, было написано черным по белому: «один из ведущих режиссеров „новойволны“ мирового синема Виталий Гангут говорит по этому поводу…» Такнепринужденно, в одном ряду со всякими Антониони, Шабролями, Бергманами,Бунюэлями, «один из…» Гангут, конечно, от Острова обалдел, поддался насоблазны, полностью морально разоружился. Быть может, тогда у него впервые иявилась идея, что Остров Крым принадлежит всему их поколению, что это как бывоплощенная мечта, модель будущей России.

В те времена все говорилось, писалось, снималось и ставилосьот имени поколения. Где они сейчас, наши шестидесятники? Сколько их ринулось визраильскую щель и рассеялось по миру? Вопросы не риторические, думал Гангут. Вколичестве и в географии расселения – тоже приметы катастрофы. Отъезд – этопоступок, так говорят иные. Нельзя всю жизнь быть глиной в корявых лапах этогогосударства. Однако есть ведь и другие поступки. Самые смелые сидят в тюрьмах. Отъезд– это климакс, говорят другие и, может быть, это вернее. Оставшиеся говорят«катастрофа» и покупают «жигули». Вдруг оказывается, что можно хорошие деньгиделать в Научпопе, плюнуть на честолюбие и заниматься самоусовершенствованием,которое оборачивается ежедневным киселем в кресле перед программой «Время». Всереже звонил у Гангута телефон, все реже он выходил вечерами из дома, все меньшеоставалось друзей… вот и Андрей Лучников в списке потерь, да и какой онрусский, он не наш, он западный вывихнутый левак и пошел бы он подальше… всеменьше становилось друзей, все меньше баб, впрочем, и дружок в штанах все режепредъявлял требования.