— Да, хочу. Ведь от этого зависит моя жизнь.

Лэстр привычно нахмурился. Кажется, он не ожидал такой откровенности от меня.

— Почему вы думаете, что вашей жизни что-то угрожает? Вам есть, что скрывать до такой степени? — движением пальцев обрисовав в воздухе нужную руну, он приглушил мираж — изображение стало едва видимым, а голоса и смех словно стали доноситься из другой комнаты. Но это уплотнило тени вокруг мужчины. И теперь я видела лишь блеск глаз и обнаженных в улыбке зубов, но больше почти не видела его лица. Стало жутко. Но и отступать было поздно.

— А разве нет? Что будет со мной после этого воскресенья?

— Боитесь, что вас выгонят?

— Боюсь.

— Но вы же не хотели быть невестой?

— И сейчас не хочу. Но это, кажется, единственное, что меня защищает сейчас.

— От чего?

— От вас, — ляпнула раньше, чем осознала, что все это время сидящий напротив мужчина и был тем, кто почему-то защищал меня. С непонятными мотивами, в странной манере, но защищал.

Завершение ритуала, работа в КР, запрет для СМИ, големы… Возможно, было что-то еще, о чем я даже не подозревала. Но то ли Аттор считал, что мне действительно стоит его бояться, то ли не считал свои действия защитой. Потому что он замолчал, как делал всегда, когда разговор подходил к острой грани и требовал принятия какого-то решения. Молчание длилось недолго, но для меня и это было пыткой. Его взгляд стал еще пристальнее, красивые длинные пальцы сцепились в замок… Я задержала дыхание, не шевелясь.

— Вас не выгонят ни в это воскресенье, ни в другое, — от тихого властного голоса во мне что-то оборвалось, и я, как пловец, резко вынырнувший из воды, рвано вздохнула.

— Почему?

— Есть причины, — он улыбнулся, что в таком полумраке больше походило на оскал. — Но вы можете попытаться их узнать. Помню, вас очень интересовало что-то в библиотеке в первый же день. Вот на следующей неделе у вас, думаю, будет на нее время. Заодно найдете кое-что для меня.

— И что же? — удивилась я, чувствуя, как где-то в груди тает лед, а вместо него поднимается теплая ласковая волна чего-то приятного. Благодарности?

— Скажу, когда придет время, — туманно отозвался маг, возвращая миражу трансляции яркость и показывая этим, что разговор окончен.

Комната снова наполнилась уже привычным приглушенным многоголосьем — конкурсантки как раз о чем-то шутливо спорили с женихами, и я вернулась к работе, стараясь выкинуть из головы странные слова, а из груди — неуместное солнце.

Впрочем, уже скоро это все стало неважно: на Отборе случилось первое серьезное происшествие. Ну, если не считать историю со мной. Две девушки-иностранки зажали в углу ту самую Лэ Фийе и пригрозили, ничуть не стесняясь порхающих вокруг ирвиров, что если принцесса будет столько времени уделять принцу Ронару, они расскажу всему миру об ее прошлом романе. Ориина, понявшая, что весь мир и так только что слышал вот эти слова, побледнела, а после — бросилась на обидчиц, стараясь разодрать их ногтями.

Женскую драку тут же разняли безопасники. Но к тому времени невесты успели обзавестись пугающими царапинами на лицах, синяками по телу и несколькими выдранными клоками волос.

— Как я и думал, — заметил Аттор, вставая из-за стола и подходя к миражу ближе — теперь чуть уменьшенные копии подравшихся девушек, которых сейчас за недостойное поведение отчитывали организаторы, словно стояли рядом с ним. — Серебряные метки не обещают, что будет легко.

— То есть? — тихо спросила я, также выходя из-за стола и подходя к нему ближе. Кажется, я могла прямо сейчас урвать еще кусочек от этой государственной тайны.

— А это значит, что Совет ошибся и Отбор будет кровавым. Вредить друг другу невесты могут, несмотря ни на что.

Затем он повернулся ко мне всем телом, оказываясь так близко, что до меня долетел легкий запах шиповника — почему-то он постоянно витал рядом с ним, хотя я не заметила, чтобы мужчина пользовался духами.

— В субботу не забудьте взять с собой на конкурс голема, — серьезно посоветовал он. — Это разрешено правилами. Я уточнял.

Интерлюдия

Кто бы знал, сколько терпения потребовалось Эйтану в эти дни, чтобы не сорваться! Чтобы и дальше изображать радушного жениха, подыгрывать дрэрровому шоу.

И вот, понимая, что следующим утром он наконец-то лично увидит Бетти, живую, пусть и измененную, принц, одетый в светлую и простую домашнюю одежду, мерил шагами пурпурную гостиную и изводил сидящую в глубоком кожаном кресле Анниэлу одними и теми же вопросами. Миловидная темноглазая шатенка, выглядящая значительно старше из-за сложной прически, закрытого бархатного темно-зеленого платья и идеальной осанки, проявляла чудеса этикета и воспитания. Она раз за разом отвечала Эйтану мягко и нежно, как тяжело больному ребенку. Правда, и смотрела на него своими большими глазами соответствующе.

— Мой принц, вы же знаете, что правила Отбора запрещают нам, фрейлинам Ее Величества, общаться с невестами без веских оснований, — мерно журчал ее приглушенный грудной голос. — Поэтому я даже не интересовалась эссой Суак.

— Да знаю я, Эль, знаю! — раздраженный принц все-таки упал в кресло напротив нее и закрыл глаза, чтобы не вспылить.

Как же его злило умение Анниэлы быть такой правильной! Вот как сейчас!

Казалось, она делает это в пику ему. И хотелось встряхнуть ее, выдернуть шпильки из длинных волос, а саму — из футляра, который она выдавала за платье. Ведь он чувствовал, что все это — ненастоящее. Что где-то за маской фрейлины все еще скрывалась та девчонка, что на спор угоняла из семейного питомника колесницы, запряженные бабочками, устраивала ночную вылазку к диким пегасам и жадно отдалась ему на вершине горы, куда они до этого две недели лезли без помощи всякой магии.

Но иногда ему вообще казалось, что та Эль была в какой-то другой жизни и к нынешней графине Лэ Фине не имела никакого отношения. Впрочем, всех их поменяла трагедия с семьей Лэ Кесси. И не было ни дня, чтобы Эйтан не скучал по тому времени и по тому свету, который Бетти несла в их жизни.

Когда ее не стало, ему показалось, что он ослеп, а Эль надела свой нескончаемый траур. И поэтому он не понимал, почему она не спешила встретиться с бывшей лучшей подругой. Или… неужели не узнала ее?

— Может, ты знаешь о ней что-то особенное? — предпринял он очередную попытку вытянуть из фрейлины хоть немного личного мнения.

— Только то, что известно прессе, мой принц, — та пожала плечами.

— А прессе неизвестно ровным счетом ничего, — устало подвел итог разговору Эйтан и откинулся в кресле.

Причем в бесполезности прессы было виновато личное распоряжение главы КР и короля. Что удивляло и пугало одновременно.

Только если Аттора принц завалил расспросами об эссе Суак еще во вторник утром, всеми силами стараясь не выдать, что его интерес — это не просто праздное любопытство, то у отца он не стал бы спрашивать об этом никогда. Потому что Эйтан был уверен: король тогда специально отправил его послом в Каис, чтобы он ничего не знал про эржэво расследование.