что я хотела сказать. Но не смогла вспомнить, как по-китайски будет «флуоресцентный», и в итоге просто сказала кассиру, что мой отец держал угрей внутри электрических ламп. Передала ему деньги и нахмурилась, не услышав в ответ «спасибо». Китайцы не благодарят друг друга ни за что весь день напролёт. Культурная особенность, которую я забыла.

Кассир помахал Дэвиду и сказал: «Привет» – по-английски. Когда Дэвид ответил тем же, парень снова повторил: «Привет». Это было единственное английское слово, которое он знал.

– Ни хао, – попробовал Дэвид по-китайски, что исторгло из парня поток китайских слов. Дэвид поднял ладони и пожал плечами, после чего мы покинули магазин.

На улице я налетела на кого-то пониже и помягче меня.

– Дуй бу ки.

«Извините».

Мужчина повернулся. Он был того неопределённого возраста, когда вечная угрюмость или частый смех уже давно трудятся над морщинами. Ему могло быть и семьдесят, и сто. Глаза его были яркими и бешеными, седые волосы стояли торчком. Он напевал песню о сверчках и божьих коровках. А затем сказал:

– Трудно увидеть мир таким, каков он есть, когда не смотришь на него.

Рядом чирикнул сверчок. Я сощурилась:

– Я вас знаю?

– Какой глупый вопрос. Откуда мне знать, знаете ли вы меня? Я могу лишь, пожалуй, знать, знаю ли вас я.

– А вы знаете? Я – Ву Айми, раньше жила на улице Киан Ан.

– Айя! – Он истерично рассмеялся, дёргая себя за пучки волос на висках. – Айми. Да-да, я знаю, что ты меня знаешь!

– Дедушка Фэн!

Он кивнул, и его голова закачалась, точно замороженная хурма, плавающая в воде.

– Фэн де Фэн, – произнёс он. «Безумный Фэн». – Айми, прошло много месяцев с тех пор, как ты вернулась из старшей школы на летние каникулы. Все будут так счастливы, все, твой Йен и твоя Айнара, твой папа и твоя мама…

Как он может не знать?

– Простите, дедушка Фэн. Мне пришло письмо от Айнары, там сказано, что наша мама умерла.

– Твоя проблема в том, – начал он лекторским тоном, наставив палец на кончик моего носа, – что ты пташка, которая взлетает высоко, когда на траве ещё лежит роса.

Может, в письме была сказана неправда? Может, переводчица ошиблась…

– Но моя мама действительно умерла. Разве нет?

– Есть стопроцентная вероятность, что она жива. И стопроцентная вероятность, что мертва.

Возможно, ошиблась переводчица. Возможно…

Фэн схватил меня за руку и повёл по улице. Дэвид держался за другую руку. Я торопливо переводила ему, не поспевая за потоком слов дедушки Фэна:

– Я расскажу тебе смешную историю. Вы с Йеном в горах, собираете женьшень. Ты видишь один у ручья и бежишь вперёд, а Йен за тобой. Внезапно вы оба останавливаетесь, потому что перед вами поднимается на задние лапы медведь и жутко ревёт. Йен застывает, притворяется мёртвым. А ты опускаешь руки и принимаешься разминать себе ноги. Йен говорит: «Что ты задумала? Ты не обгонишь медведя». А ты отвечаешь: «Мне и не нужно обгонять медведя. Мне нужно лишь тебя обогнать!»

Фэн смеялся слишком громко и слишком долго.

– Дедушка Фэн, мне не кажется, что это смешно.

Он остановился так резко, что Дэвид врезался в меня.

– Что за тяжесть у тебя на сердце, Айми? Скажи о ней вслух, чтобы все прочие могли хорошенько посмеяться! – Он расхохотался ещё громче прежнего, а потом потащил нас по улице, распевая песню о девочке, чьи волосы были сделаны из угрей.

Поступь дедушки Фэна была уверенной и ритмичной. Он перепрыгивал через камешки и трещины на асфальте.

Внутри меня клубились страх, и радость, и боль. Дедушка повёл нас налево, затем направо, затем остановился, прищурился и стукнул кулаком по деревянной двери новенького краснокирпичного дома.

Он выпустил мою руку.

Сердце у меня застучало так сильно, что я слышала ритм в ушах.

Дверь открыла абсолютно незнакомая мне женщина. Тридцати с чем-то лет и такая хрупкая, что, казалось, ветерок может унести её, лишь подумав об этом. Волосы у неё были крашеные, каштанового цвета, на ногах – розовые хлопковые тапочки.

– Я могу вам помочь?

Я быстро пробежала по галерее лиц в памяти, пытаясь понять, кем же она может быть. Не Айнара. Не одна из моих кузин. Да, прошли годы, но я её не узнавала.

Я откашлялась и попыталась заговорить, но эмоций было слишком много. Я попробовала ещё раз:

– Я Ву Айми.

Она перевела взгляд с меня на Дэвида и обратно.

– Что бы вы ни продавали, мне это не нужно. – Женщина захлопнула дверь и защёлкнула замок.

Мне в лицо бросилась кровь, я повернулась к Дэвиду:

– Понятия не имею, кто это.

В кои-то веки у моего мужа не нашлось успокоительных слов. Фэн исчез, как и не бывало. Сбитая с толку, я огляделась и увидела, что мы вернулись в Магазинный переулок. Фэн водил нас кругом.

Когда эта улица носила имя Киан Ан, наш дом был последним с её западного конца и стоял прямо на берегу Реки историй. Но Магазинный переулок рос вместе с деревней. Мы стояли перед домом, соседним с магазином.

Стояли на границе страны потерянного времени.

* * *

Мы повторили собственный маршрут задом наперёд, дошли до Народной площади и поймали такси, назвав таксисту адрес с письма сестры. Я пробежала пальцем по ребру конверта в сумочке и выглянула в окно. Я пыталась вспомнить Вечную Весну – ту деревню, которой она была когда-то. Но глинобитные и деревянные дома сменились сталью и бетоном; сшитые вручную тёмно-синие штаны и куртки уступили место голубым джинсам и розовым кружевным рубашкам. В каждом квартале имелись парикмахерские.

Если деревня так сильно изменилась, то и моя семья уж точно изменилась тоже. Поскольку мы с мамой отдалились друг от друга, я и сестре с отцом писала реже. Звонила только на китайский Новый год, и тогда среди поздравлений и пожеланий здоровья с фейерверками на заднем плане оставалось не так много места для осмысленных слов.

– Странно возвращаться домой в такой дом, где ни разу не была.

– Дело не в доме, а в людях.

Я была благодарна за ощущение надёжности, которое создавало присутствие Дэвида. До нашей встречи я прожила на свете восемнадцать лет, но сейчас было уже трудно вспомнить время, когда его не было в моей жизни. Я улыбнулась ему.

– Надеюсь, я понравлюсь твоей семье. – Судя по виду, он нервничал.

Я сказала с большей уверенностью, чем ощущала:

– Они тебя полюбят.

Мы прибыли к двухэтажному дому из красного кирпича с белыми оконными рамами и дверью, окованной сталью. Оконные цветочные горшки взрывались