меня есть всё, что надо для счастья, правда? У меня тоже богатые родители. Папа каждый год куда-нибудь берет меня с собой, я везде побывала. Думаешь, я сама не понимаю, что мне в жизни повезло?

Я не знал, что сказать. В ее глазах что-то блеснуло. Они казались темными и глубокими, чуть ярче обычного.

– Но постарайся склеить осколки фарфора, – вполголоса проговорила она.

Я отвел глаза, потому что мне не хотелось, чтобы она видела меня в эту минуту. На площади перед мэрией песня «Sarà perchè ti amo» сменилась другой, группы АББА, до нас долетала ритмичная мелодия. «Ватерлоо».

– В-ватерлоо, – робко прошептал я, снова повернувшись к ней. – Я п-проиграл. Ты победила в войне[16].

Я тупо перевел слова, как недавно сделала Лорен. Она засмеялась, потом всхлипнула и обняла меня за плечи.

– Мы все проиграли войну, – тихо сказала она.

И наши взгляды устремились к горизонту, туда, где край океана растворялся в звездной тьме.

Незадолго до полуночи взорвалась первая ракета, и следом за этим небо наполнилось грохотом залпов. Толпа, теснившаяся вдоль заграждения на берегу, каждый раз кричала «А-а-а-а!» или «О-о-о-о!». Мы с Лорен всё время, пока это продолжалось, молчали, только иногда улыбались друг другу или ойкали от неожиданности. Когда всё закончилось, на пляже снова стало тихо. Люди постепенно разошлись, площадь перед мэрией опустела, и не осталось ничего, кроме шума подступавшего к нам океана. Вода прибывала, еще немного – и я смогу дотянуться пальцами ног до волн.

Лорен, показав на небо, спросила:

– Видишь эту звезду? Вот эту, которая светит чуть ярче других?

Я приблизил лицо к ее вытянутой руке.

– В-вот эта, над Б-большой Медведицей?

– Да. Так вот, это не звезда. Это Венера. Ровно через полтора месяца комета Фейерштейна появится как раз над этой планетой. Знаешь, что я хочу сделать?

– Н-нет, – сказал я.

– Сфотографировать ее. Обессмертить это мгновение. У моего папы есть очень мощные объективы, я смогу ими воспользоваться. Но астрономическая фотография – это непросто. Мне надо будет потренироваться. Остается полтора месяца. Теперь я все ночи буду проводить на террасе. Щелкать непрерывно.

Я сказал ей, что она молодчина и что я на такое не способен. Я очень любил ночь – но еще больше я любил солнце, жару, лето.

– Поможешь мне проявлять и печатать снимки? – спросила она. – Ты теперь настоящий профи.

– Ага, – засмеялся я. – Экспозиция, п-проявка, з-закрепление.

Я вспомнил, как лицо Лорен появилось в пластмассовой ванночке, на маленьком бумажном прямоугольнике, который я туда опустил. Это было так, будто она сама у меня на глазах вышла из воды.

– Д-договорились, – еле слышно прошептал я.

А потом снова поднял глаза к небу. В тот вечер в воздухе плыло нечто нереальное. Мне казалось, что я сплю и вижу сон. Темнота окутывала мир, словно очень легкое, почти неощутимое шелковое покрывало.

– З-звезды в небе… – сказал я. – Словно… хлопья снега ждут зимы, чтобы начать падать.

Лорен немного помолчала, потом спросила:

– Ной, знаешь, что ты сейчас сделал?

– Н-нет.

Она улыбнулась и слегка прижалась ко мне.

– Хайку сочинил, балда.

6. Посторонние

– Раз уж ты явился в такое время, надеюсь, хотя бы круассаны принес?

Мсье Эрейра приоткрыл дверь и смотрел на меня через щель. Он выглядел усталым и слегка недовольным. Это было в понедельник. Пришло время моего первого урока сочинительства.

– С-слушайте, вы что, в-вообще никогда этот халат не с-снимаете? – спросил я, отталкивая дверь ногой.

Вошел, не дожидаясь разрешения, и устроился в одном из кресел в гостиной. Он посмотрел на меня возмущенно – можно подумать, я обшарил его шкафы и слопал все его пирожные.

– Всё в порядке? Не слишком стесняешься? – спросил он и отправился в кухню.

Я слышал, как он шаркает тапками по плитке; шаги сначала удалялись, потом снова приблизились к гостиной.

– Я в-вернулся к своему рассказу. П-поработал над фокусировкой. Вы были п-правы: так лучше.

– Разумеется, я был прав. Кофе будешь?

Он поставил передо мной чашку и сел за стол напротив меня.

– Покажи-ка, что получилось, – сказал он, забирая у меня листки.

Он надел очки с толстыми, как лупы, стеклами и, как ни странно, стал выглядеть почти симпатичным.

Там было пять рукописных страниц. Я изо всех сил старался писать разборчиво и не насажать орфографических ошибок.

Пока мсье Эрейра читал, я пригубил кофе – обжигающий и слишком крепкий, пить его было совершенно невозможно. Я бы с радостью незаметно вылил его в горшок с каким-нибудь растением, но в этой комнате никакой растительности не было, всё вытеснили стопки книг и книжные полки, так что я просто поставил чашку на край низкого столика.

Мсье Эрейра в буквальном смысле слова склонился над моим текстом. Я видел, как его голова поворачивалась влево-вправо, когда он водил глазами по строчкам. Он не произносил ни звука и выглядел серьезным и прилежным, как школьник, а у меня внутри уже начинало копошиться беспокойство. А вдруг ему не понравится? А вдруг он опять скажет, что надо всё переписать заново? Я всматривался в каждое его движение. Он переворачивал страницы, возвращался назад, задерживался на том или другом месте. Время от времени я слышал, как он похрюкивает, но не знал, хороший это знак или нет. Внезапно он снял колпачок со своей красной ручки и стал что-то писать.

Я помолчал еще несколько секунд, потом вытащил блокнот и устроился за столом напротив старика.

– П-почему вы это сделали? Я хочу с-сказать – п-почему вы решили с-скрыться?

Он не ответил.

– Вы к-кого-то убили, да? Это п-потому сад у вас т-такой заброшенный? П-потому что п-под землей залежи человеческих тел?

– Перестань болтать глупости и дай мне сосредоточиться.

Не глядя на меня, он сложил листки и стал перечитывать всё с самого начала. Я огляделся кругом. До тех пор я не обращал внимания на то, что в комнате было почти темно. Через опущенные шторы до нас добрались лишь несколько солнечных лучей, в которых плясали пылинки. Стопки книг возвышались почти до потолка.

– У вас тут немного п-пыльно, – заметил я.

– Мария приходит по вторникам.

– Она у вас убирает? Она знает, кто вы т-такой?

Мсье Эрейра устало посмотрел на меня.

– Нет, она не знает, кто я такой. Ей нет до меня дела. Она пылесосит, проходится метелкой по мебели – и до свиданья. Никто не знает, кто я такой. Я и сам этого точно не знаю. Ты вот знаешь, кто ты такой?

Хороший вопрос.

– Бери свой блокнот и пиши, – велел мсье Эрейра. – Пиши