Такие вот мысли теснились у меня в голове. Не очень-то мне нравилась перспектива превратиться в озлобленного и ворчливого старика. Слова Реми Мута снова и снова выплывали на поверхность моего сознания: «Ной не способен попросту радоваться жизни. Он так и будет сидеть в своем углу, так и останется на складном стульчике где-нибудь в сторонке». Реми трижды придурок, но он прав, и от этого мне хотелось до крови искусать губы.

Музыка на площади взвыла еще громче («Sarà perchè ti amo»[14] – я терпеть не мог эту песню), и я почувствовал, как басы резонируют у меня в груди. Лорен, наверное, сейчас катит на скутере Реми Мута, тесно прижавшись к нему. Я представил себе, как она обхватила его за пояс, как ее руки лежат у него на животе, а лицом она уткнулась ему в спину, и при одной мысли об этом почувствовал, как кровь ударяет в голову и стучит в висках. Ну что я за ничтожество! Умел бы правильно себя вести – вечер она провела бы со мной! Если бы мог два слова связать, сказал бы этому придурку Муту, чтобы валил куда подальше!

И вдруг, в ту самую минуту, когда на площади у мэрии снова взорвался смех, я почувствовал, как песок позади меня зашевелился и приподнялся. Звезды всё так же высоко сияли в небе, и шум океана заполнял почти всё пространство.

– Ной, я весь вечер тебя искала!

Лорен скинула туфли (маленькие лодочки) и села рядом со мной. Ее босые ступни торчали из песка, как пара молочных булочек. Она тихонько вздохнула и искоса посмотрела на меня. Лорен не перестала улыбаться, но смотрела с притворным упреком.

– Знаешь, с тобой совершенно невозможно, – тихо сказала она.

Я едва различал черты ее лица. Мелодия «Sarà perchè ti amo» долетала до нас из темноты далеким зовом. Мир был на своем месте. И он нас ждал.

Лорен повернулась ко мне.

– Какое смятение… – прошептала она. – Должно быть, оттого, что я тебя люблю.

– Ч-что? – еле выговорил я.

– Это слова песни, балда! Что за дешевка!

И она негромко запела: «Che confuzione, sarà perchè ti amo».

Голос у нее был тихий и легкий, словно парусник, проплывающий на горизонте.

– Ну д-да, угу, – пробормотал я, стараясь ничем не выдать нараставшего во мне волнения. – Т-точно. Угу. Д-дешевка.

– Чувство растет, piano piano, – продолжала Лорен. – Крепко обними меня, придвинься ближе. Я этого хочу. Должно быть, оттого, что я тебя люблю[15].

Каждое слово, которое она произносила, крохотным шипом вонзалось мне в сердце. Ее почти невидимая в ночи улыбка представлялась мне маленькой дикой и боязливой зверушкой. Лорен громко рассмеялась и привалилась ко мне плечом. Мы сидели вдвоем на песке, под мерцающими звездами, и шум океана всё приближался.

– П-прилив начинается, – заметил я. – Ч-через час у нас ноги б-будут в в-воде.

Я едва знал Лорен – и всё же мне казалось, что ни с одной девушкой я раньше так не сближался. Каждый квадратный сантиметр моей кожи напрягался и трепетал от ощущения, что она рядом.

– Т-так ты не п-поехала с Мутом на его скутере? – насмешливо спросил я.

– Нет. Мне эта поездка на холмы что-то не понравилась. Тебе не кажется, что это слегка напоминает ловушку? Я бы не удивилась, если бы по дороге мотор заглох.

Мы дружно расхохотались.

– С этим п-придурком всё может б-быть.

– Реми не придурок!

Эти слова она произнесла внезапно серьезным тоном, отстранилась и строго на меня посмотрела. В эту минуту я почувствовал, что лучше бы мне помолчать, но это было сильнее меня, мне необходимо было высказаться.

– «Надо п-подняться на х-холмы, чтобы увидеть фейерверк, я знаю п-потрясающее место»? Нет, серьезно?

Я издевательски усмехнулся и тут же об этом пожалел. Я уже не мог удержаться, как будто меня кто-то заставлял всё это говорить. Ревность. Злость. Обида.

– Ну и что такого? – По голосу было слышно, что она начинает сердиться. – Он милый, внимательный мальчик. Иногда туповатый, согласна. Но он, по крайней мере, способен поддержать разговор. Что-то рассказать. Чем-то поделиться.

Она прямо хлестала меня по лицу этими словами.

– И потом, ему такое пришлось пережить… – прибавила она.

– П-пережить? Ему? Ты шутишь? Да он у нас в школе п-просто з-звезда. З-за что ни в-возьмется – всё у него получается. Любимчик учителей и одноклассников.

– Ной, ты ничего о нем не знаешь. Ты не знаешь, через что ему пришлось пройти.

– Я з-знаю, – сказал я, – что у него б-богатые родители. Его отцу не надо каждый д-день с утра п-пораньше идти на завод. Он живет в красивом доме, а не в п-панельной клетушке.

Лорен строго на меня взглянула.

– Нельзя же быть таким примитивным! По-твоему, только это и имеет значение? А ты знаешь, например, что, когда ему было четыре года, у его мамы был рак? Не знаешь. И что из-за этого она потеряла ребенка, которого носила? Тоже нет. Ничего ты не знаешь. Так как же ты можешь судить? Говорить «этот придурок».

Я опустил голову и молчал довольно долго. Ничего такого про Реми Мута я не знал – откуда мне было знать? И вдруг до меня дошло, что его кажущаяся уверенность, это его невыносимое самодовольство, возможно, только маска.

– Каждый идет по жизни, как умеет, – прибавила Лорен. – Может быть, Реми необходимо выглядеть чуть более уверенным в себе, чем есть на самом деле. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

И вдруг мне стало стыдно. Больше того: я почувствовал себя совершенным болваном. К щекам прилила кровь, а взгляд намертво прилип к ногам. Я долго – в общем, с тех пор, как произошел этот несчастный случай, – тешил себя иллюзией, что лишь я один и страдаю. Только у меня одного что-то надломилось внутри. Только я один и понимаю, что это такое. Лорен просто-напросто напомнила мне о том, что я был неправ.

Она мягко положила руку мне на колено.

– Прости, если я тебя задела, но ты не можешь и дальше оставаться в плену таких резких и однобоких суждений. Слишком легко ненавидеть людей, совершенно их не зная.

Я пробормотал что-то невнятное и кое-как извинился. Лорен зачерпнула горсть песка и дала ему просыпаться между пальцами.

– Когда мои родители развелись, – снова заговорила она, – я почувствовала, что внутри меня что-то сломалось. Как будто вдруг разлетелась на множество осколков ваза из очень тонкого фарфора. Но посмотри на меня.

Я поднял на нее глаза.

– У