Здание муниципалитета своей конфигурацией напоминало буквуГ, поставленную вверх углом, а внутри нее располагалась автомобильная стоянка.

Три секции принадлежали КОНТОРЕ ШЕРИФА. Видавший видыжучок-«фольксваген»

Норриса Риджвика уже притулился в одной из них. Аланприпарковал свою машину в другой, выключил фары, заглушил мотор и потянулся кдверной ручке.

Тоска, бродившая кругами с тех пор, как он покинул ГолубуюДверь в Портленде, такими безнадежными но настойчивыми кругами, какими бродятволки вокруг костров в приключенческих романах, которыми Алан зачитывался вдетстве, обрушилась на его душу. Он так и не раскрыл дверцу машины и осталсясидеть за рулем, прислушиваясь к тому, что происходило внутри него в надежде,что скоро пройдет.

Он проторчал весь день в районном суде Портленда, гдевыслушал свидетельские показания по четырем процессам подряд. Район включалчетыре округа: Йорк, Камберленд, Оксфорд и Касл, и из всех четверых поверенных,которые служили в этих округах, дальше всех приходилось добираться АлануПэнгборну.

Трое остальных присяжных делали все возможное, чтобыпроводить судебные заседания по тяжбам его истцов в один день и чтобы ему неприходилось приезжать больше одного-двух раз в месяц. В результате такихстараний с одной стороны. Алан мог четыре дня в неделю всецело посвятить себязащитам интересов своего округа, в чем он в свое время дал клятву, но с другойстороны, в конце того дня, который был заполнен судебными делами, онвываливался из зала выпотрошенный, словно выпускник школы, который, едвапередвигая ног, покидает аудиторию, где проходил экзамен на аттестат зрелости.Ему бы сообразить, что заливать такую усталость пивом не стоит, но, как назло,Гарри Кросс и Джордж Кромптон направлялись в Голубую Дверь и чуть ни силкомзаставили его присоединиться. Причина для такого решения казалась вполнеподходящей: в подведомственных им районах появилась сеть тесно ивзаимосвязанных взломщиков. Но это, безусловно, была скорее отговорка, анастоящая причина куда проще и естественней – в тот момент кружка пива казаласьнеобходимой и желанной, как глоток воздуха.

И вот теперь он сидел за рулем колымаги, служившей когда-тосемейным автомобилем, и пожинал плоды собственных необдуманных поступков.Голова настойчиво гудела. Тошнота подступала к горлу. Но самой большойнеприятностью оказалась эта навалившаяся тоска, как будто собственная душамстила телу за легкомыслие.

Привет, кричала она откуда-то из темных закоулков сознания.Ку-ку, Алан, я тут! Здорово живешь! Знаешь что? Длинный тяжелый день подошел кконцу, а Энни и Тодд по-прежнему в могиле. Помнишь субботний денек, когда Тоддпролил свой молочный коктейль на переднее сидение? Именно туда, где теперьлежит твой портфель, я не ошибаюсь? А ведь ты тогда накричал на него! Эх, ты. Атеперь не можешь этого себе простить. Или забыл? Тогда я тебе напомню, так ибыть. Я тебе напомню! Напомню! Напомню!

Алан приподнял свой портфель. Пятно, оставшееся с тех самыхвремен, было на месте. А ведь он, действительно, тогда кричал на сына. «Нупочему ты такой растяпа, Тодд?» В общем-то ерунда, ничего особенного, но развебы позволил себе такое, если бы только знал, что ребенку остался всего месяцжизни?

Ему внезапно пришла в голову мысль, что выпитые три кружкипива вовсе ни при чем, всему виной эта машина, которую так и не вымыли дочистас тех пор. Целый день он мотался в сопровождении теней своих покойных жены исына.

Алан нагнулся и открыл «бардачок», чтобы достать книжкуштрафных талонов. Это стало привычкой, он возил его с собой всегда, даже еслипредстояло весь день провести в суде в Портленде. Рука наткнулась на какой-тоцилиндрический предмет, он выпал, издав глухой стук при соприкосновении с поломавтомобиля. Алан положил книжку на портфель и нагнулся, чтобы поднять то, чтовыпало из «бардачка». Подняв предмет, он поднес его к свету и долго смотрел нанего, чувствуя, как душу сковывает до боли знакомое горестное ощущениебезвозвратной потери. Артрит Полли засел в ее руках, а его артрит – в сердце, икто скажет, чья болезнь тяжелее?

Банка, без сомнения, принадлежала Тодду – малыш навернякадневал бы и ночевал в Магазине Забавных Новинок, если бы ему только позволили.Он совсем помешался на всяческой дешевой мишуре, которую там продавали – мешкисмеха, чихательный порошок, рюмки-непроливайки, мыло, которое покрывалобеднягу, решившего им воспользовался, угольно-черным слоем грязи, пластиковыйсобачий помет.

Эта вещь все еще здесь. Девятнадцать месяцев они мертвы, аона еще здесь. Как же, черт побери, я ее не заметил? О, Господи! Алан вертелбанку в руках и вспоминал, как мальчик умолял разрешить ему купить именно этувещь на свои карманные деньги и как Алан ворчал, цитируя собственного отца,который любил говорить, что дурак очень быстро расстается со своими деньгами, икак Энни мягко его переубеждала.

Только послушайте, как этот фокусник-любитель изображаетпуританина!

Ведь тебе самому всегда нравились такие штуки. Откуда, какдумаешь, твоему сыну досталась страсть ко всякого рода дразнилкам? Говоришь, ниодин человек в твоей семье не любовался вывешенной на стене фотографией Гудини?То есть ты хочешь меня убедить, что не покупал рюмок-непроливаек в далекиегорячие денечки своей юности? И не замирал от желания обладать чертиком втабакерке, когда видел эту игрушку в витрине магазина?

Так говорила Эмми, а он, хмыкая и кхекая, все явственнееначинал себя ощущать словно надутый пустозвон, и, наконец, ему пришлосьприкрыть рукой рот, искривившийся в растерянной неловкой ухмылке. И все же Энниее заметила. Она всегда все замечала, таков уж был ее дар… и в этом он чащевсего находил свое спасение. Ее чувство юмора и интуиция были развиты гораздолучше, чем у него. Острее.

– Пусть он получит эту игрушку. Алан – ему недолго ещеоставаться ребенком. Пусть порадуется.

И он получил игрушку. А…

…а три недели спустя он пролил на сидение молочный коктейльи еще через четыре недели после этого был уже мертв. О-о-о! Только представьтесебе! Время и в самом деле летит, правда. Алан? Но ты не беспокойся. Не стоитбеспокоиться, я всегда буду тебе напоминать! Да, сэр. Постоянно станунапоминать, таково мое предназначение, и я не в праве им пренебрегать.

На банке была надпись: ПРЕКРАСНОЕ ЛАКОМСТВО – ОРЕШКИАССОРТИ. Алан снял крышку и длиннющая зеленая змея под давлением сжатоговоздуха взвилась вверх и, стукнувшись о лобовое стекло, упала к нему на колени,свернувшись клубочком. Глядя на нее. Алан услышал веселый смех своего мертвогосына и заплакал. Он плакал без всхлипов, тихо и горько. Эти слезы были тесносвязаны с тем, что принадлежало когда-то его любимым. Эти вещи никогда неисчезнут. Их было очень много и когда начинает казаться, что не осталось ниодной и можно расслабиться, кладовка пуста и мусорные баки вывезены, тынаходишь еще одну вещицу. А потом еще одну. И еще.