Витька тяжело вздохнул.

– Хватит притворяться. Я с самого начала подозревал, что онтебя привлек. Конечно, я уважаю полковника, но он совершенно не способенработать один. Черт бы этого Тёму побрал! Александр Михайлович из-за него в этодело полез.

Я перестала соображать, о чем идет речь.

– Про какого Тёму ты говоришь?

– Да про сыночка его!

– Парень преспокойно ремонтирует дом, – сообщила я Виктору.– Вплотную занялся покраской, побелкой и прочим. Сейчас, правда, временнопритормозил – убыл в командировку.

– Черт бы побрал детку! – взвизгнул Витька.

– Чем он тебе не угодил? – поразилась я.

В трубке повисла тишина, потом Кондратьев устало сказал:

– Можешь приехать ко мне домой? Поговорить надо.

– Вроде поздно, у тебя, наверное, теща спать легла.

– Разве эта гидра раньше двух угомонится? – зло перебил меняВитька. – Шастает и шастает через нашу комнату – то ей пить, то в туалет охота.Никакой семейной жизни, Ленка меня отпихивает, боится, мамочка чего увидит, ата нарочно ходит – змее в кайф людям мешать. И ведь предлагал ей комнатамипоменяться, вежливо просил: «Дорогая Галина Михайловна, давайте мы в вашудесятиметровку переберемся, а вы в нашей спите». Но нет! Уперлась и давайахать: «Никогда детей в теснотищу не поселю! Сама помучаюсь, лучше задохнусь вчулане, чем причиню вам неудобство!» И опять мимо нашего дивана шмыг-шмыг-шмыг…Падла! Ты в квартиру не звони, запаркуйся во дворе и мне на мобилу смс сбрось,тут же спущусь. Сколько тебе времени надо?

– Думаю, полчаса, – пообещала я.

– Хороша игрушечка, – засопел Кондратьев, влезая в моюмалолитражку, – не отказался бы от такой.

– Зачем тебе женский вариант? – пожала я плечами. –Несолидно.

– Мне с двумя спиногрызами ваще никакой не светит. Всязарплата в унитаз идет, – заявил Витька. – Курить можно?

– Пожалуйста, – милостиво разрешила я.

Кондратьев вытащил из кармана пачку. Я покосилась на нее –однако, дорогие сигареты для парня, жалующегося на постоянное отсутствиесредств. Если в семье считают копейки, мужчина должен сухой навоз в газетузаворачивать.

– Круто тут у тебя, – все восхищался машиной Витька. –Кондиционер, всякие штучки… А у меня…

– «Бентли» шикарнее, – перебила я нытика, – «Роллс-Ройс» ещедороже, а в машине султана Брунея покрышки натянуты на золотые диски, украшенныебрюликами. Нет предела совершенству. Гиблое дело гнаться за роскошью.

– Мы, нищие людишки, ездим на метро и…

– Ты звал меня, чтобы спеть песню о своем бедственномположении? – не выдержала я. – Вроде ты не инвалид, руки-ноги на месте. Малополучаешь? Ищи другую работу. Слава богу, в Москве живешь, каждой фирмеохранники требуются.

Витька скорчился так, словно глотнул неразведенный лимонныйсок.

– Очень уж ты резкая. Скажешь, как плюнешь. Вот полковник иполез в стремное дело. Имей он дома уважение и ласку от жены, то…

– Мы с ним друзья!

– А то никто правды не знает, – заржал Витька. – Помнишь,Дегтяреву медаль вручали, и вы все приперлись? Семейка Адамс! Хорошо хоть собакдома оставили!

– Было дело, – пожала я плечами. – А что? У АлександраМихайловича случился редкий праздник, мы захотели в нем поучаствовать.

– Даже генерал заметил, говорил потом: «Сынок-то уполковника, который Аркадий, просто копия папаши».

Я поперхнулась. Ну конечно, Кеша и Дегтярев просто клоны.Аркадий высокий, худой, темноволосый и с карими глазами, практически никогда невыходит из себя, а если вам удастся разозлить адвоката, то он, и без тогобледный, становится просто синим и начинает шипеть, как разбуженная в недобрыйчас кобра. Александр Михайлович, если честно, похож на хомяка-переростка. Вюности полковник, кажется, имел русый цвет кудрей, точнее не скажу, потому чтоуже давно макушку Дегтярева украшает лысина, по бокам которой свисает нечто,напоминающее бахрому от пледа, пожеванную собаками. Глаза у приятеля голубые, ав гневе они сереют, и сам полковник делается похожим на перезрелый помидор. Ктому же он всегда орет дурниной. Кеша ест мало, в основном налегает на салаты;полковник, коли его не отогнать от холодильника, слопает все с полок. Первыйпьет виски, второй только пиво. Один обожает носиться по городу и легконарушает правила дорожного движения, другой плюхает со скоростью сороккилометров в час, вися на руле. Ну согласитесь, трудно найти более похожихлюдей, стопроцентно они – отец и сын.

– Не повторяй глупые сплетни, – не удержалась я отзамечания, – а живенько объясни, по какой причине меня сюда вызвал. Вечер надворе, я хочу домой.

Витька почесал переносицу и завел обстоятельный рассказ.

Некоторое время назад у Александра Михайловича вдругкапитально испортилось настроение, он стал хмурым и, что особенно насторожилоКондратьева, перестал орать на подчиненных. Отдел давно привык к головомойкамот полковника и воспринимает их как отеческую заботу. Александр Михайловиччеловек незлопамятный, отчитав кого-нибудь, он моментально забывает обинциденте, и можно спокойно работать дальше. Регулярно устраивая своим людямвстряску, полковник всегда защищает их перед начальством. Один раз кто-то из вышестоящихрешил погонять подчиненных Дегтярева, и тогда Александр Михайлович произнесгениальную фразу, которая навсегда вошла в местный фольклор. Глянув наразошедшегося начальника, он (тогда еще майор) твердо заявил:

– Этих людей бью только я. Если хотите, можете орать наменя, но остальных не трогайте.

Дегтярев не берет взяток, не подставляет своих, пытаетсявыбить им квартиры (один раз ему это удалось), сквозь пальцы смотрит нанебольшие нарушения дисциплины и, если человек хорошо работает, прощает емувсе. Теперь понятно, почему подчиненные спокойно относятся к перепадам егонастроения? У них фаза, когда начальство, краснея от гнева, принимается стучатькулаком по столу, называется «дерьмо попало в вентилятор». Главное, прижатьуши, опустить хвост и исправно дрожать, демонстрируя полнейший ужас.

А тут вдруг Александр Михайлович стал тихим, очень вежливым,каким-то потухшим.

Через неделю народ забил тревогу, Витьке поручилиразобраться в ситуации. Кондратьев потащил полковника в сауну, там мужики попарились,хряпнули пивка, закусили сушеной рыбкой, и Дегтярев начал жаловаться.