Возможно ли вообще насладиться ослепительным райским садом в одиночестве, и уж не потому ли в конце концов Изначальный отказался от своей божественной сути? Кристофер постепенно начинал понимать причины такого удивительного самопожертвования. Увы, уже познал аристократ самые страшные, самые сладкие грани любви — жертвенность и верность. Острые грани, которые никогда не хотело знать, но о которые разбилось гордое сердце. Теперь же маг не обращал внимания на прежние свои желания.

С юношества он искал извилистые пути к совершенству и мог бы пожертвовать многим ради достижения благородной цели, но… в своих исканиях он опоздал. Совершенство уже существовало. Правитель Ледума являл собою это совершенство — как и все беловолосые, он был безупречен, создан для поклонения. Он воплощал собой всё, чего сам Кристофер только мечтал достичь. Очарованный, молодой маг готов был сделать для своего лорда всё, что угодно, предвосхищая желания прежде, чем те рождались. Какой-то неведомой, непостижимой властью правитель Ледума покорял сердца. Даже пороки его были абсолютны, сияя, как солнце.

Возможно, такова особенная черта всех «белых волков» — прирожденных повелителей, бунтарей, ломающих старые устои… лучших среди людей.

Беловолосые являлись в мир редко и сгорали ярко, обычно в пламени развязанных ими же войн. Цвет их волос возвещал чистоту крови, природный дар. Имя каждого из них вошло в историю, как имя величайшего героя. Их целью было словно всколыхнуть затянувшийся покой человечества, а после они уходили в вечность.

На лорде Эдварде система впервые дала сбой, и вечность неожиданно началась уже при жизни.

Мужское начало в заклинателе было столь сильно, столь активно, что это казалось почти аномалией. Но чтобы компенсировать слишком большой перекос, беловолосый должен был целенаправленно вытягивать из внешней среды энергии куда больше, чем того требовалось для любого другого заклинателя. И лорд Ледума впитывал чужую энергию, как губка, используя ее для преобразования мира.

Увы, чтобы уравновесить избыточную жесткость, обычной женской мягкости было уже недостаточно. Для компенсации требовались жертвы большие, чем те, о которых следует упоминать в приличном обществе. Жертвы, высвобождавшие огромные объемы энергии: покорность абсолютная, отвергающая данное природой право доминировать; покорность в страдании или даже в смерти.

Ожидать иного от «белого волка» было бы так же неразумно, как ожидать растительной диеты от хищника. С рождения беловолосые обладали особой харизмой, позволяющей им пленять сердца большого количества людей. Умом Кристофер понимал это, но ничего не мог поделать. Противиться этой власти было выше его сил.

С тех пор пустотелые стеклянные бусины дней были заполнены воском событий, эмоций, лиц… всё напрасно. Воск только лишь имитировал внешнее сходство с блистательным царственным жемчугом. Весьма отдаленное сходство, которое дразнило и смутно раздражало.

В дверь осторожно постучали.

Точно в установленный час Патрик принёс и аккуратно установил на столике серебряный поднос. Чайный сервиз сиял тончайшим белоснежным фарфором; дымящаяся курильница источала клубы сладковатого ароматного пара. Кристофер с комфортом устроился среди подушек на невысоком диванчике и приготовился отдохнуть душой.

Многие всерьез полагали, будто глава службы ювелиров не пьёт ничего, кроме красного сухого, но это было не так. Во-первых, знал он толк и в хорошем коньяке, хоть и не имел привычки дегустировать «напиток лордов» столь же часто. А во-вторых, имелся ещё один напиток, и вовсе не алкогольный, который занимал особенное место в педантичных привычках аристократа — конечно же, чай.

В Ледуме было слишком прохладно для выращивания чайных деревьев, но в южных городах Бреонии с наступлением ранней весны уже начался долгожданный сезон сбора и обработки заветных листочков. По специальному заказу их увозили в северную столицу в тот же день, как обработка была завершена. Знаменитый золотистый нектар «Рассветные грезы», впитавший утренние облака и туманы самых высоких заповедных гор, обладал, по слухам, способностью снимать любую усталость и даровать душевный покой. А это то, чего так не хватало.

Кристофер наслаждался процессом и предпочитал никому не доверять проведение этой изысканной церемонии. Дважды вдохнув аромат засушенных листьев, собственноручно разогрел он кипятком питьевую чашечку с блюдцем и тут же быстро слил воду. Затем с удовольствием приступил к первой заварке чая: горячая вода едва изменила цвет, превратившись в прозрачный настой с чуть заметным зеленовато-желтым отливом. Свежесть и ощущение едва расцветшей весны волнами заполнили комнату. Первая заварка — самая рафинированная, с самым утонченным вкусом, который далеко не каждый в состоянии оценить.

Глава службы ювелиров приоткрыл крышечку и аккуратно отодвинул чаинки от того края чашки, от которого намеревался отпить. Тепло напитка приятно согревало руки. Наконец, откинувшись на мягкую спинку, он сделал первый маленький глоток. Как того предписывали правила этикета, аристократ изящно прикрывал крышечкой рот, хоть и был в комнате один. Чаепитие было не обыкновенным утолением жажды, а временем для расслабления и медленных размышлений. Кристофер очень любил это медитативное время, проводимое наедине с самим собой.

Это был его чай с тишиной.

Неловко сознаться, но премьер был страшно рад неожиданному исчезновению обласканной вниманием милорда Севиллы. Хотя в душе и шевелились тревоги и смутные подозрения об истинных причинах этого исчезновения, правитель был теперь на некоторое время свободен от посторонних связей. Мысль об этом наполняла всё существо молодого человека постыдной, ревнивой радостью.

Конечно, Кристофер сознавал: лорд-защитник должен управлять своим сердцем так же твёрдо, как управляет полисом. Он не имеет права делать это сердце слабым. Но всё же привязанность к божеству росла день ото дня.

Правитель был требователен, груб и придирчив, и, разглядев искренность эмоций приближенного, полюбил наказывать его своей холодностью. Кристофер видел и это тоже, но душа его наивно отзывалась на каждое действие в этой жестокой игре.

Памятуя о симпатии к глупышке Севилле, обладавшей внешностью ангела чистой красоты, и известной склонности милорда протежировать никчемных, но милых и нежных созданий, Кристофер старался быть для мага таким, каким тот желал видеть своих протеже.

То же самое делала когда-то и госпожа Лидия, принимавшая давнее покровительство правителя Ледума. Проницательная женщина всячески избегала проявлять при своём господине силу характера и острый, аналитический ум подлинного учёного.

Да, он станет таким, как нужно — он терпелив. Он хорошо усвоил уроки и выучится быть таким, как прикажут, лишь бы оставаться подле своего божества. Лорд Эдвард не может терпеть рядом никого равного. Любой, кто попытается стать таковым, будет воспринят как соперник и уничтожен. Любое проявление собственного мнения будет воспринято как дерзость и искоренено. Любую чужую силу лорд Ледума немедленно захочет раздавить. Подобное никогда не будет прощено — и подобного следует остерегаться, как огня.