– Что такое творится с твоим мужем,сестра? Я его просто не узнаю! – Панна Марианна Мнишек полулежала наковре, таком большом, что он застилал половину комнаты, и играла с новымщенком. Сказать по правде, это слюнявое неуклюжее существо ей уже нескольконадоело, но занять себя все равно было нечем, а потому она продолжала трепатьего за бархатные ушки, гладить по влажному носу и почесывать толстенькоебрюшко.

– Ради всего святого, не клади ему палецв рот! – недовольно сказала Урсула Вишневецкая. – Откусит же!

– Да у него еще зубов нет, –засмеялась Марина. – Он же совсем малыш!

Сестра брезгливо передернула плечами. Урсулабыла известна тем, что терпеть не могла собак, так что у них дома в Заложицепсарня была маленькая, бедная, охота – только соколиная, зато соколов икречетов – воистину не счесть. Константин Вишневецкий горячо любил жену, даромчто взял бесприданницу (ее отец пан Мнишек отлично умел устраивать свои дела спомощью выгодных браков своих детей и родственников!), и за счастье почиталисполнять всякую ее причуду. Более заботливого мужа среди шляхты, неотличавшейся верностью и нежностью к венчанным женам, трудно было найти, и темболее удивительным казалось то, что вот уже который день он почти не обращалвнимания ни на Урсулу, ни на ее сестру Марианну, к которой питал горячуюпривязанность и глубоко уважал за точный, холодный («Ну совершенно мужской!» –как говаривал иногда Константин), расчетливый и надменный ум.

– Один Господь и его ангелы знают, что зановую игрушку нашли себе Константин с Адамом, – пожала плечамиУрсула. – Ты разве не слышала? Об этом сумасшедшем хлопце из конюшнитеперь говорят все, кому не лень, даже, кажется, в поварской.

– И что же он такого сделал? –довольно равнодушно поинтересовалась Марианна, разглядывая тот крошечныйстручок, который торчал между задними лапами щенка.

– Да ничего особенного, – отозваласьУрсула, с тайной насмешкой наблюдавшая за своей всегда надменной, холодной кмужским домогательствам сестрой. – По слухам, он захворал и чуть не помер,а в бреду назвался всего-навсего…

Внезапно она умолкла.

Марианна перестала рассматривать щенка иподняла глаза на сестру, удивленная этим неожиданно воцарившимся глубокиммолчанием.

Урсула сидела, вытянув шею (и без тогочрезмерно длинную и тонкую, по понятиям старшей сестры!), и пристально смотрелав окно. Марианна открыла рот, собираясь спросить, что же она там такоеуглядела, однако Урсула поднесла палец к губам, призывая к молчанию, заиграласвоими грациозными бровями и принялась усиленно кивать на подоконник. И тутМарианна увидела мужскую руку с худыми, но очень сильными пальцами, котораявдруг высунулась на свет, положила на окно бумажный свиток – и исчезла.

Марианну пробрала невольная дрожь. Чудилось,это была длань призрака, возникшая из ночной тьмы лишь для того, чтобы искуситьее жгучим, непереносимым любопытством, которое вдруг вспыхнуло в душеослепительным пламенем. Никогда до сих пор не знала холодная, сдержанная паннатакого внутреннего жара! Словно бы судьба ее глянула звездными очами с темногонебосклона, поманила сверкающей улыбкой, осенила поцелуем надменное чело – и…

Марианна опомнилась. Оттолкнула щенка, потерлазаледеневшие от волнения пальцы.

Да что это с ней? Разве мало довелось ейпрочесть любовных записок? Еще одна, не более, к тому же, возможно,адресованная не ей, а Урсуле. Это не считалось дурным тоном, когда шляхтичиоказывали подчеркнутое внимание жене хозяина и даже объяснялись ей в нежныхчувствах, умело и ловко соединяя галантность и даже куртуазность с почтительнымвосхищением истинного рыцаря. И все-таки Марианна почти не сомневалась, чтоувидит на письме свое имя.

Да! Она не ошиблась!

« Лучезарной панне Марианне Мнишек, ослепившейвзор мой и в одно мгновение, подобно Цирцее, обратившей меня в своегопокорного, верного, до смерти преданного раба» – так был, совершенно в духетого времени, подписан бумажный сверток, и Марианна сперва задохнулась от этихдерзких и в то же время трепетных слов и лишь потом сообразила, что онинаписаны не по-польски, а по-латыни.

Марианна глянула в окно. Тьма! Никого. Нооткуда взялось это ощущение горячего взора, который касается ее, словнонескромная рука?

Она невольно отпрянула под защиту стены.

– Что там? Что? – Урсула нетерпеливовскочила с кресла.

– Во имя Бога, затвори окно! –прошептала Марианна, срывая нитяную обвязку и разворачивая бумагу. Мельком онаотметила, что на письме нет печати – на нитке просто висит комоксургуча, – а это значит, что человек, подбросивший письмо, не носитфамильного перстня.

Кажется, на сей раз поклонник панне Мнишекдостался совсем безродный! Надо было отшвырнуть брезгливо эту цидульку, однакосудьба голосом Урсулы нетерпеливо нашептывала: «Читай, да читай же!» И Марианнавпилась глазами в неровные, нервные строки письма.

« Поверьте, прекрасная дама: тот несчастный,который до безумия любит вас, дал бы выпустить себе по капле всю кровь, чтобыподтвердить правдивость каждого своего слова. Вы взошли на тусклом небосклонемоей жизни словно ослепительная звезда, любовь к вам окрылила меня. Благодарявам я понял: настало время сознаться, открыть свое истинное имя. Довольновлачить жалкий жребий, навязанный мне убийцей моего отца и гонителем моейматери, пора смело взглянуть в глаза своей судьбе, принять ее поцелуй – или тотгубительный удар, который вновь низвергнет меня, ожившего мертвеца, в царствопризраков, откуда я вышел ненадолго, поскольку тень отца моего меня воодушевила.

Знайте, панна Марианна, что, будь я тем, кемменя привыкли считать окружающие, то есть наемным хлопцем Гжегошем или беглыммонахом Григорием, я предпочел бы умереть от безответной любви к вам, но неосквернить ваш слух своим убожеством. Но обстоятельства моего происхожденияпозволяют обратиться к вам почти на равных, ибо я есть не кто иной, как младшийсын царя Ивана Васильевича, прозванного Грозным, и его жены Марии Нагой. Имямое Димитрий Иванович, и, если бы сложились обстоятельства в мою пользу, явоссел бы на российский трон и звался бы Димитрием Первым…»

Прочитав эти слова, Марианна с изумлениемпоглядела на сестру. Урсула тоже уставилась на нее возбужденными глазами:

– Он сошел с ума! Он сошел с ума, этотхолоп!

– Сумасшедшие и холопы так непишут, – медленно покачала головой Марианна.

– Ты ему веришь? – усмехнуласьсестра. – Как ты можешь верить человеку, которого никогда не видела?