Утро добрым не бывает. Особенно раннее. Особенно с токсикозом… Мне на работу к девяти, как и детям, всем троим, в садик. Санузел в крохотной хрущевке совмещенный, и нетрудно представить весь ад, царящийся там по утрам с тремя взрослыми и тремя маленькими детьми.

Кто-то из них сходил по большому, и меня выворачивает наружу, едва ли я завладеваю ванной комнатой. На кухне меня тоже поджидают малоаппетитные запахи. Надя варит манную кашу, а ко мне тошнота подступает, едва ли я ощущаю запах пригоревшего молока.

— Ешьте! — рявкает на детей Надежда. — И ты, Кристина, тоже ешь, не кривись! На сыр-колбасу у нас денег нет, так что будь добра, показывай племянникам пример!

Я безусловно благодарна Наде за еду. Пусть даже за самую тривиальную манную кашу. Но есть ее из-за токсикоза не могу совершенно.

В маршрутке меня тоже терзает запах пота и нестиранных носков — обоняние обострено до предела.

На работу я приезжаю с лицом нежного бледно-зеленого оттенка. Ужасно боюсь столкнуться в коридоре носом к носу с Вороновым. Вчера он повел себя как последний мудак, я банально боюсь его, ибо он способен на любую подлость! И от такого монстра я вынашиваю ребенка. Очень надеюсь, что малыш пойдет в меня, будет таким же добрым, ласковым и отзывчивым, как я.

Не успеваю усесться на рабочее место, как в кабинет врывается… да. Именно он. Холодный. Небритый. Злой. На меня глаза направил и выжигает дыру. Ох, на грудь смотрит. Соски моментально твердеют, и начинают неприятно царапаться о ткань бюстгальтера. Вчера я забыла один у него. Вот стыдобища! Но белье становится мне стремительно мало, ведь моя грудь наливается день ото дня, и просить свой лифчик обратно я точно не стану.

Однако, чего он так на меня смотрит? У меня аж низ живота сводит медовым потягиванием, и моментально вспоминаются вчерашние ощущения. В его твердых объятиях. Он — больной маньяк! И когда он все же поднимает глаза от моей груди, то я вижу всю грубость и злость, на которую только способен человек. Мужчина. Как же я его ненавижу. Опасаюсь и ненавижу!

* * *

— Что-о?! Что вы сказали, Гавриил Генрихович?! — не верю я своим ушам. — Как это в Сочи? Но… я ничего не знаю. У меня мало опыта, и вообще…

Конечно же я слышала о предстоящей деловой поездке нашего руководства. И очень надеялась спокойно отдохнуть от Гэгэ, и самое главное, от чокнутого гендира. А тут на тебе: теперь оказывается я должна лететь вместе с ними.

— Я не понял, Овечкина, ты что не рада? Для такой недалекой сотрудницы как ты, воровки и полной овцы — подобный шанс выпадает раз в жизни!

Тушуюсь. Слова неприятно бьют по моему самолюбию, по моему достоинству. А правильные гневные слова, для того чтобы поставить противного главбуха на место как назло не идут на ум.

— И вообще, я сам не в восторге от решения Воронова, и если тебе что-то не нравится, иди напрямую к нему! Я буду только рад, если тебя оставят в Москве!

Воронов! Ну конечно! Я аж зубами скреплю от злости! Решил взять меня в поездку в качестве девочки для битья… не выйдет! Я в конце-концов беременная девушка. У меня токсикоз. Я не могу улетать так далеко от женской консультации. Вдруг что-то случиться с ребенком? Его, на минуточку, ребенком?!

Забываю, что хотела достойно ответить Пузыреву, и вылетаю из его кабинета. Пойду к Воронову. Выскажу все, что я о нем думаю! Овца я тупая, как он меня считает, или имею собственное достоинство?!

* * *

— Кристина? — удивляется Татьяна, поднимая на меня глаза. — Вы к кому?

— К Воронову! — решительно говорю я.

Это надо решить прямо сейчас, пока я еще не растеряла весь боевой запал. И пока на меня снова не напал токсикоз.

— Михаил Захарович занят, — в ужасе мямлит Татьяна, — он просил не отвлекать его.

— Я мигом! — и, хотя я сама трясусь как осиновый лист, но все же отпираю дверь в кабинет генерального.

Воронов, точно скала, сосредоточившись изучает какой-то документ, сидя на своем навороченном боссовом кресле. Огромный. Раскаченный, точно медведь. Крупный, маститый мужчина. Ткань его делового костюма натянулась на мышцах, грозясь вот-вот сдаться и порваться под их натиском.

Греческий профиль его завораживает. Породистый прямой нос, тяжелая линия густых бровей, резкий изгиб губ. Красивый и опасный мужчина. Мой ребеночек будет одарен красотой и породой своего отца. Лучших ген для него не сыскать. Но я пришла совсем не за этим.

— Ты? — поднимает на меня тяжелый взгляд из-под густых бровей.

Но взгляд как будто теплеет. Совсем немного, будто на ледяной айсберг подул теплый ветер Индийского океана.

— Не ожидал тебя тут увидеть!

— А я не ожидала, что вы так подло со мной поступите! — повышаю я на него голос. Впервые в жизни повышаю, а у самой все обрывается внутри: сейчас он меня убьет. Встанет, и в окно выкинет. Как назойливую, залетевшую в кабинет муху.

Его брови слегка поднимаются наверх, будто в легком недоумении.

— Поясни.

— Мне нельзя лететь! — теряю я половину своего запала.

Михаил не спрашивает, лишь на лице его не высказанный вопрос.

— Я на раннем сроке беременности. У меня токсикоз. Угроза выкидыша. Вы специально этого добиваетесь? Чтобы я ребенка потеряла?

Как бы я не боялась этого опасного мужчину, но ставить под угрозу жизнь своей крошечки я не намерена!

Тяжелый взгляд буравит меня. Желваки на скулах белеют. Кажется, Воронов начинает выходить из себя.

— Это не шутки вам! Почему из всех сотрудников вашей огромной компании должна лететь именно я? Ведь я…

— Достаточно. — веско произносит гендир. — Верните деньги, что выкрали из компании, а потом можете быть свободными.

Господи, какая сволочь! А лицо такое, каменное. Неужели я хотела призвать его к совести? К пощаде? Да ему абсолютно на плевать, на меня, на беременность, на ребенка…

— Не можете? Тогда не занимайте мое время.

Его слова ранят мое сердце. Ему все равно на меня. Холодная каменная глыба. Вот он кто. Мне так обидно, что в уголках глаз собираются слезы. И чтобы позорно не разревется перед ним, я поспешно вылетаю из кабинета.

МИХАИЛ ВОРОНОВ

В Овечке-то характер просыпается! Мелкая злючка! С какой пылкостью ворвалась в мой кабинет! Сколько праведного гнева в лукавых лисьих глазках!

Еще даже не родила ребенка, а уже умудряется манипулировать им мною. Не хочет в командировку. А ее кто-то спрашивает? Позабавил меня ее приход. Отвлек немного от дел, а то зарылся в них с головой с утра пораньше.

А ведь убегала отсюда в слезах. Гормоны небось скачут. Беременные вообще в этом плане чокнутые. Как бы бед не наворотила. Вот же послали ее на мою голову! Встаю из-за стола. Надо размяться, а заодно глянуть, куда убежало это недоразумение.