– Она не сердится, – отвечал за сеструСедрик. – Молодость есть молодость! До этого, верно, не приходилось быватьна дознаниях?

– Да, но обидно немножко, – сказалАлександр. – Все так быстро кончилось.

– Мы не можем стоять тут и заниматься болтовней, –брюзгливо проговорил Гарольд. – Люди кругом. И полно этих, с камерами.

Он подал знак шоферу, и «Даймлер» тронулся с места. Мальчикивесело помахали ему вслед.

– «Все так быстро кончилось!» – сказал Седрик. –Вашими бы устами, наивная молодежь! Все еще только начинается.

– Пренеприятная история, – сказал Гарольд. –Крайне некстати. Я полагаю…

Он выразительно взглянул на мистера Уимборна, и тот, плотнеесжав тонкие губы, с неудовольствием покрутил головой.

– Надеюсь, – произнес он напыщенно, – что сэтим происшествием все разъяснится в самом скором времени. Полиция свое делознает. Однако, как сказал Гарольд, история и впрямь пренеприятная.

Говоря это, он смотрел на Люси, и в этом взгляде ясночиталось неодобрение. «Если б не эта особа, – казалось, говорили егоглаза, – с ее манерой лезть, куда не просят, то ничего бы такого нестряслось».

Вслух то же – или примерно то же – соображение высказалГарольд Кракенторп.

– Кстати, э-э… мисс, э-э… Айлзбарроу, скажите, чтопобудило вас залезть под крышку саркофага?

Люси давно было интересно, когда уж кому-нибудь из членовсемьи наконец-то придет в голову задать подобный вопрос. То, что его первым долгомзададут в полиции, она знала, – удивительно, что никто другой до этойминуты не додумался сделать то же самое.

Седрик, Эмма, Гарольд и мистер Уимборн, точно по команде,повернули к ней головы.

Ответ, хорош он был или плох, она, естественно, подготовилазаранее.

– Да откровенно говоря, – отозвалась онанеуверенно, – сама не знаю… Было такое ощущение, что там следует навестипорядок и чистоту. И потом… – она запнулась, – в сарае стоял оченьнеприятный, специфический запах…

Она рассчитала точно: все внутренне мгновенно отпрянули отстоль непривлекательного сюжета.

– Да-да, – забормотал мистер Уимборн, –разумеется… судебный медик сказал, примерно три недели. По-моему, знаете ли,всем нам полезнее не сосредоточиваться на подобных предметах. – Онободряюще улыбнулся Эмме, которая сильно побледнела. – Старайтесь помнить,что эта несчастная ни к кому из нас не имеет отношения.

– Ой ли? – сказал Седрик. – Откуда у вас этауверенность?

Люси Айлзбарроу не без любопытства скосила на него глаза.Она уже подметила это разительное несходство между тремя братьями. С однойстороны – рослый Седрик, с лицом, задубелым от житейских бурь, темноволосойкосматой головой и насмешливой повадкой. Из аэропорта явился небритый.Побрился, правда, перед тем, как ехать на дознание, но ходил до сих пор в томже, в чем приехал, – похоже, только то, что на себе, у него и было:поношенные брюки из серой фланели и мешковатый, видавший виды пиджак сзаплатами на локтях. Вылитый персонаж из пьесы о богемной жизни, и тем гордый.

И рядом – его брат Гарольд, полная противоположность,типичный образчик финансиста, директора могущественных компаний. Высокий,подтянутый, с прямой осанкой; залысинки на висках, черные усики, безукоризненноодет: темный, идеального покроя костюм, жемчужно-серый галстук. Весь вид еговыдавал тертого, преуспевающего дельца.

Сейчас он уронил натянуто:

– Совершенно неуместное замечание, Седрик.

– А почему? В конце концов, не в нашем ли ее нашлиамбаре? Для чего-то она пришла туда?

Мистер Уимборн деликатно кашлянул.

– Возможно… м-м… на свиданье. Сколько я понимаю, ни длякого вокруг не секрет, что ключ держали снаружи, на гвозде.

В его голосе звучало категорическое неприятие столь вопиющихпроявлений халатности. Звучало так явственно, что Эмма сочла нужнымоправдаться:

– Так повелось еще с войны. Ради уполномоченных погражданской обороне. Чтобы могли сварить себе там какао на спиртовке ипогреться. А после – все равно жулику польститься в амбаре не на что – ключ тами продолжали оставлять. Известное удобство, скажем, для членов «Женскогоинститута». Если бы держать в доме, это могло бы создавать сложности –допустим, они хотят подготовить помещение, а у нас никого нет дома. С живущейприслугой – другое дело, но когда одни приходящие… – Голос ее замер.

Сказано все это было безучастно, автоматически, – лишьбы чем-то отговориться, – а мыслями в это время она как будто виталагде-то еще.

Седрик бросил на нее быстрый, озадаченный взгляд.

– Ты чем-то встревожена, сестричка. В чем дело?

Гарольд с сердцем одернул его:

– И ты еще спрашиваешь, Седрик!

– Да, спрашиваю. Допустим, что в Резерфорд-Холле убитакем-то в амбаре молодая незнакомка – несколько смахивает на викторианскуюмелодраму – и допустим, для Эммы это поначалу было потрясением, но Эмма –человек здравомыслящий, всегда такой была, и мне непонятно, почему она до сихпор не успокоится. Черт возьми, ко всему привыкаешь.

– Не знаю, как ты, но есть люди, которым довольносложно привыкнуть к таким фактам, как убийство, – едко заметил Гарольд. –У вас, охотно верю, на Майорке человека убьют и не поморщатся…

– Ивисе, а не Майорке.

– Это одно и то же.

– Вовсе нет – это совсем другой остров.

Гарольд, не слушая, продолжал:

– Так вот, – возможно, ты, живя средитемпераментных южан, воспринимаешь убийство как рядовое, будничное событие,однако у нас в Англии подходят к таким вещам серьезно. И потом, Седрик, –прибавил он с нескрываемым раздражением, – появляться в публичном месте,на дознании, в такой одежде…

– А чем тебе плоха моя одежда? Мне в ней удобно.

– Тем, что она не подходит для такого случая.

– Ну, что поделаешь, другой у меня с собой нет. Неприхватил чемодан с гардеробом, когда сорвался с места и полетел сюдаподдержать в трудный час родную семью. Я – художник, художники любят носитьудобную одежду.

– Ты что, все еще пытаешься писать?

– Пытаешься? Знаешь, Гарольд…

Мистер Уимборн с важным видом прочистил горло.

– Эти споры ни к чему не ведут, – сказал онукоризненно. – Надеюсь, милая Эмма, что до того, как вернуться в город, яуслышу от вас, чем еще могу быть вам полезен.