Были также другие. Интересным и полезным для кронпринца было общество принца Леопольда Ангальт-Дессауского, старого Дессаусца. Он родился через год после сражения при Фербеллине. Ветеран всех кампаний против французов с 1695 года, товарищ по оружию принца Евгения Савойского, фельдмаршал с 1712 года, прирожденный военный историк и писатель. Фридрих многое почерпнул из его воспоминаний. Он умел учиться по книгам, учиться и думать. Но начиная с 1736 года он больше всего желал совета и общества другого человека.

Период с 1736 по 1740 год, первые четыре года переписки Фридриха с Вольтером, были счастливым временем взаимного открытия, своего рода медовым месяцем. Они смотрели друг на друга как бы сквозь дымку. Фридрих слал в Сирей настоятельные приглашения, которые Вольтер не мог принять, из-за того что Фридрих никогда не включал в них мадам де Шатле, хотя и писал ей вежливые письма, давая, однако, понять, что хотел бы видеть одного Вольтера. Вольтер продолжал без остановки писать, сравнивая Фридриха, le prince philosophe, как мыслителя с Траяном, как сочинителя с Плинием, как пишущего на французском языке с «лучшим из французов». Он приравнивал его к Марку Аврелию, особо хорошо отзывался о «Размышлениях…», посланных Фридрихом ему на отзыв. В конце мая 1740 года все изменилось. Король Фридрих. Вильгельм в мучениях скончался в Потсдаме. Фридрих прискакал из Рейнсберга и был встречен умирающим человеком с нескрываемой любовью.

С этого времени Фридрих стал сувереном, ответственным правителем, скорее рабом государственных дел, чем дилетантом от философии и искусств. «Я думал, что смогу вызвать на поединок любимого Вольтера, — писал он 6 июня 1740 года, — а приходится фехтовать с «le vieux Machiavelmite»[41] — кардиналом Флери[42]. Оживленная переписка, однако, продолжалась. В одно из писем Вольтер включил стихотворение, закапчивавшееся словами: «Quoi! Vous êtesmonarque et Vous m’aimez encore!»[43]

Визиты отца, их совместные поездки и дела были Фридриху не особенно приятны. Хотя между ними существовал своего рода мир, установившийся после ужасных лет, кульминацией которых стал Кюстрин, в их отношениях не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало радостную непринужденность. Правда, некоторые из писем сына к отцу были довольно доброжелательны. Фридрих, побывавший в Восточной Пруссии в 1735 году по приказу короля, отправился туда вновь с Фридрихом Вильгельмом летом 1736 года, третий визит он осуществил сам и июле 1739 года, чтобы ознакомиться с подаренным конезаводом в Тракенене. Фридрих, узнавая все больше о Пруссии и об армии, начинал лучше понимать отца. В письме, написанном в Восточной Пруссии в 1739 году, он рассказывал Вольтеру о замечательных результатах, достигнутых королем по возрождению этих мест, опустошенных эпидемией чумы, обезлюдевших и обнищавших. Фридрих Вильгельм не жалел сил, спасая людей, и его сын был глубоко и приятно поражен. А со своей стороны, Фридрих Вильгельм, хотя и не питал симпатий к характеру и вкусам Фридриха, однако сумел разглядеть у него под мягкой кожей стальной каркас. «Вот стоит тот, кто отомстит за меня!» — однажды произнес Фридрих Вильгельм, указав на сына, когда обсуждался особо пренебрежительный и снисходительный топ, взятый в Вене по отношению к Пруссии, возмутивший Фридриха даже больше, чем его отца. Король, хотя ему шел всего пятый десяток, сказал, что, имея такого сына, он спокойно уйдет из мира сего.

Император и его министры не выказывали особой благодарности за помощь Пруссии в недавних боевых действиях на Рейне.

Фридрих, несмотря на все, что он перенес, ценил мнение отца больше, чем кого-либо другого. Позже он рассказывал часто покорявшийся сон. Фридрих был с австрийским маршалом Дауном, одним из своих противников, и внезапно увидел перед собой Фридриха Вильгельма. Он во сне спросил отца: «Я все правильно сделал?», получив краткий ответ «Да», сказал Фридриху Вильгельму: «Твое одобрение значит для меня больше всего на свете». (Невидно, в этом сне многое было правдой.

Тем не менее смерть отца не принесла Фридриху чувства освобождения, хотя плакал он совершенно искренне и его высказывания были достаточно корректными. В связи с расходами по Рейнсбергу, превышавшими сравнительно скудные доходы, Фридрих оказался в крупных долгах, и его поддерживали секретные субвенции, немедленно оплаченные но вступлении на престол его дядей, королем Англии Георгом II. Он сразу же перенес резиденцию в Шарлоттенбург и произвел важные назначения в высших эшелонах армии и государства. Шверина произвели в главнокомандующие. Граф Генрих фон Подевильс, зять Грумбкова, стал первым министром, Август Фридрих Эйхель — политическим секретарем кабинета. Неутомимый работник, он всегда был на рабочем месте в 4 часа утра, даже раньше Фридриха — и глубоко ему преданный. Выделены были и некоторые представители рейнсбергской группы. Генерал фон Катте, отец несчастной жертвы, был произведен в фельдмаршалы и получил титул графа.

Фридрих незамедлительно приступил к обширной переписке, которой было так знаменито его правление. Уже в июне он рассылал письма во всех направлениях: послам при иностранных дворах, министрам в Берлин, известным зарубежным государственным деятелям, таким как кардинал Флери, монархам. Большинство посланий было на французском языке. Фридрих использовал в обращениях вежливо-дипломатические формы, принятые в то время. Флери — «мсье, кузен мой»; более фамильярные в письмах к собственным офицерам. Полковник де Камас, находившийся в Париже, был «мсье де Камас» в полуофициальной инструкции от 2 августа 1740 года, но «мой дорогой Камас» в последовавшей за этим на следующий день более развернутой эпистоле. К супруге де Камаса, которую Фридрих боготворил, он обращался как к матери — «дорогая маман» — и часто клялся в неувядающей любви. Камаса, храброго гугенота, потерявшего руку в сражении, считали не вполне подходящей кандидатурой для такого важного посольства, как во Франции; однако Фридрих знал его и полагал, что он способен следовать любым инструкциям короля. Например, ему было предписано распространять в Париже слухи о склонности Фридриха к безрассудным действиям. Повсюду считали, что он с королем на короткой ноге.

В министерство иностранных дел и чиновникам по особым поручениям он предпочитал писать на немецком языке, который много критиковали за грамматическую неаккуратность и корявость, зачастую его подправляли преданные секретари[44]. Фридрих подписывал письма по-французски «Fèdèric». Он полагал, что если убрать из слова «г», то будет благозвучнее, по-немецки — «Friderich». В посланиях никогда не забывал упомянуть последнее сообщение адресата с подчеркнутой вежливостью и щедрыми излияниями благодарности. Стиль писем, адресованных монархам и государственным деятелям, безупречен, но совершенно лишен двусмысленностей и лицемерия.

В письмах к Вольтеру вскоре после вступления на престол Фридрих рассказывал о своих действиях в течение первых