его смысл, и ему придется потратить немало бесценного времени. Фридрих никогда не упускал таких мелочей.

Претензии Гогенцоллернов на Силезию основывались на различных сделках, посредством которых Великий курфюрст передал ее империи в обмен на уступки. Позднее Вена в одностороннем порядке пересмотрела их и присоединила Силезию к своим владениям. Великий курфюрст предвидел необходимость для Пруссии присоединения по крайней мере части Силезии. С 1740 года в соответствии с Прагматической санкцией император мог на вполне законных основаниях завещать семейные владения, но не имперские земли. Они по определению переходили вместе с выборным титулом от одного императора к другому. Действие Прагматической санкции не распространялось и на спорные земли. В Берлине твердо считали, что Вена не выполнила свою часть договора, по которому Австрия получала для империи всю Силезию. Это был юридический вопрос. В эпоху, когда территориальные споры между государствами мало чем отличались от тяжб между отдельными лицами по поводу семейной собственности, юридические аспекты, конечно, были важны, по, как и в других юридических спорах, могли приводиться разные точки зрения. Фридрих считал, что право на его стороне. Он полагал, что в той части Прагматической санкции, которую Габсбурги стараются применить к Силезии, император действовал, превышая полномочия. Более того, по его мнению, отец соглашался с Прагматической санкцией лишь на определенных условиях — передача Пруссии Юлиха и Берга, — которые до сих пор не выполнены. Для Фридриха соглашение, подписанное Фридрихом Вильгельмом, утратило силу, и после смерти императора силезские герцогства должны возвратиться Пруссии.

Но у Фридриха были также мотивы, превышающие по значимости юридические, и он их не скрывал. Именно эти мотивы, изложенные очень ясно, стали причиной обвинений в его адрес. Силезия, писал Фридрих в меморандуме от 6 ноября, является частью империи, что затем было узаконено, на которую Пруссия имеет обоснованные законные права, и справедливость требует их удовлетворения. Однако Силезия — богатая страна, она контролирует верхнее течение Одера. Обладание этой провинцией будет полезным для Пруссии в экономическом и стратегическом отношении. Для Фридриха и его планов сложились благоприятные условия. Другие государства, также претендующие на Силезию — Саксония и Бавария, — едва ли в состоянии выступить раньше Пруссии. Англия в ссоре и, вероятно, в скором времени вступит в войну с Францией. Франция только порадуется неудаче Австрии. Россию удержит от действий против Пруссии угроза со стороны Швеции. Что касается самой Австрии, то она никогда не готова к войне. Все указывало на необходимость действовать быстро. Фридрих всегда верил в скорость.

Это были практические расчеты, расчеты, которые впоследствии назовут Realpolitik, и, когда Подевильс упомянул договоры, к которым будет апеллировать Австрия, Фридрих просто отмахнулся: «Я уже отдал полкам приказы». Но Фридрих со своей стороны был готов попробовать и переговоры как вспомогательное средство. В пространном меморандуме от 29 октября Подевильс, поддержанный Шверином, предложил провести с Веной торг. За Фридрихом остается Силезия, но он откажется от претензий на Юлих и Берг, будет во всем поддерживать Марию Терезию и окажет поддержку кандидатуре ее мужа, Франца Лотарингского, с которым она сочеталась браком в 1738 году, на выборный имперский трон. Он мог также дать отступного за соглашение — «ипе couple de millions»[49]. Деньги, спорили Подевильс и Шверин, — самый сильный аргумент для Вены. Если это не сработает, необходимо заручиться доброй полей Саксонии и Баварии или получить согласие Франции. С Габсбургами еще можно было договориться. В Вену был направлен посол, граф Готтер, прежний прусский посол в Австрии, чтобы попытаться добиться договоренностей в этих направлениях.

Фридрих прислушивался. Для него главным было, что «армия готова» — и по диспозициям, изложенным в приказах, и по всем предварительным мероприятиям, которые уже закончены. Европа наблюдала. Британское правительство советовало Вене принять предложения, но, когда британский посол попытался получить от Фридриха прямой ответ на вопрос о прусских намерениях, его резко осадили. Фридрих знал, что к Марии Терезии имеет также претензии курфюрст Баварии, рассчитывающий на приобретения в Богемии и даже на Австрийское герцогство. Перед ней также маячила отдаленная угроза со стороны традиционно враждебной и поддерживавшей Баварию Франции. Французское правительство долго колебалось и было озабочено планами молодого короля Пруссии, но в конце концов верх взяло стремление «наказать» Австрию. Началось согласование французского оборонительного альянса с Пруссией, чьи намерения имели под собой основу и не были чем-то из ряда вон выходящим.

Австрийцы послали в Берлин опытного старого дипломата, Маркезе Ботта д’Адорно, разузнать все возможное об истинных намерениях Фридриха. На запросы других европейских держав о его отношении к претензиям Марий Терезии в соответствии с Прагматической санкцией король рассылал осторожные и расплывчатые ответы. Он не настроен враждебно к ее справедливым требованиям, готов их поддержать, однако некоторые из них несправедливы, а у него есть свои претензии. Фридрих избегал излишней откровенности, убежденный, что военные действия вот-вот начнутся, он не собирался жертвовать элементом внезапности. Империя всегда становилась своего рода лотереей, когда начинали выяснять вопросы наследия; но в отличие от других участников этой лотереи прусская армия была в состоянии готовности.

Следовало также принимать во внимание особенности политической психологии. Пруссию, считал Фридрих, в последнее время слишком часто недооценивали. Если ей предстояло занять в Европе место, которое, по мнению короля, ей должно принадлежать по праву, то следовало пошуметь. Утверждение со шпагой в руках прав Гогенцоллернов как нельзя лучше послужит этой цели; и миру придется обратить на это внимание. И не только Пруссия, но и Фридрих нуждался в таком внимании. Он должен доказать самому себе, что он способен устоять перед вызовами и ответить на них.

Фридрих добился своего, мир обратил внимание на Пруссию и ее короля. Его инициативность, демонстративные приготовления, наконец, действия были встречены в штыки враждебными и завидовавшими ему державами. В представлении Марии Терезии, искренней и невинной в своей реакции, он выглядел вооруженным грабителем, который сначала грозит, а потом применяет оружие. Более того, он был протестантским грабителем, а Силезия — в основном католическая провинция.

Позднее многие избрали соображения высокой морали в качестве основания для критики Фридриха, говоря, что его политика оскорбила лучшие чувства Европы. Трудно серьезно принимать ли оценки. Они — продукт либеральных воззрений следующего столетия, действия же Фридриха должны рассматриваться в свете реалий эпохи, в которой он жил. Фридрих, планировавший захват Силезии, если бы захотел, мог бы указать на действия Франции по расширению своих территорий; на захват Британией Гибралтара. Это была обычная практика монархов восемнадцатого столетия — создать видимость законности и заявлять, что это и есть законность. На самом деле все действовали исключительно