– Лопни мои глаза, да ты ж и взаправду юная леди! – совершенно капитулировал машинист по имени Билл. – В тебе прямо каждый дюйм говорит об этом. Уж будь спокойна, мы проследим, чтобы ты в безопасности добралась домой. А касаемо паровозика… Джим, – повернулся он к кочегару. – Не ведешь ли, случаем, ты знакомство с кем-то таким, кто в ладах с паяльником? Сдается мне, здесь, кроме этого, ничего и не нужно.

– Папа нам то же самое говорил, – радостно сообщила Бобби. – А что вот это такое?

Она указала на маленькое латунное колесо, которое в это время слегка повернул машинист.

– Инжектор, – откликнулся он.

– Ин… что? – переспросила Бобби.

– Инжектор, – повторил Билл. – С его помощью заполняют котел.

– О-о, – протянула Бобби, обещая себе запомнить, чтобы потом рассказать остальным. – Как же здесь интересно!

– А это автоматический тормоз, – польщенный ее вниманием, продолжил экскурсию Билл. – Чуть вот за эту ручечку тронешь, хоть одним пальцем, и поезд живенько остановится. Это одна из таких вещей, которые кличут в газетах силой науки.

А потом он еще показал ей два маленьких указателя, по виду напоминающих циферблат часов, один из которых определял давление пара, а другой – состояние тормозов.

К тому времени как Билл пустил в ход рукоять отключения пара, Бобби узнала и о паровозах, и об их работе массу такого, о чем раньше и представления не имела. А кочегар Джим к тому же пообещал, что брат жены его двоюродного кузена либо починит котел паровозика Питера, либо уж будет иметь дело с ним, Джимом. И еще, кроме этой удачи и множества интересных сведений, Бобби вынесла из своей поездки уверенность, что теперь они с Биллом и Джимом друзья на всю жизнь, и, без сомнения, они совершенно и навсегда ей простили незваный визит на кучу угля возле тендера.

Обменявшись взаимными заверениями в совершенном друг к другу почтении, они расстались на узловой станции Стеклпулл, где она была ими передана из рук в руки их приятелю-проводнику со встречного поезда. Там ей открылся еще один неизведанный континент под названием «комната проводника», и теперь она знала, что, если кто-то из пассажиров дернет за шнурок вызова, в этой таинственной, скрытой от посторонних взоров цитадели приходит в движение колесо, заставляющее звенеть колокольчик. Вагон очень сильно пах рыбой, и проводник объяснил, что причина в воде, которая натекла в углубления рифленого пола из множества ящиков, полных трески, камбалы, макрели, палтуса и корюшки, а подобные ящики им приходится перевозить каждый день.

Бобби вернулась домой абсолютно вовремя, и, когда к пятичасовому чаю уселась вместе со всеми за стол, голова ее просто лопалась от немыслимого количества нового, которое почерпнула она с тех пор, как рассталась утром с мамой, Филлис и Питером. Да благословен будет гвоздь, разорвавший ей платье!

– Где ты была? – накинулись на нее после чая с расспросами брат и сестра.

– Конечно, на станции, – отвечала им Бобби, ни словом пока не обмолвившись о своих приключениях.

И она стойко молчала до того самого дня и часа, когда с таинственным видом привела их на станцию прямо к прибытию транзитного поезда в три девятнадцать и гордо представила своим новым друзьям, Биллу и Джиму. Брат жены двоюродного кузена, полностью оправдав оказанное ему доверие, починил игрушечный паровозик, и он стал совершенно как новенький.

– До свидания, Билл! До свидания, Джим! – успела выкрикнуть Бобби еще до того, как крикнул свое оглушительное «до свидания» паровоз. – Я всегда буду вас любить! И брата жены двоюродного кузена, конечно, тоже!

И пока все трое шагали в гору домой, а Питер крепко прижимал к груди воскрешенный паровозик, Бобби с радостно прыгающим в груди сердцем рассказывала, как побывала зайцем на паровозе.

Однажды мама уехала в Мейдбридж одна, но попросила детей встретить ее потом на станции. А так как они ужасно любили станцию, то и явились туда никак не менее чем за час до прибытия нужного поезда, даже если бы он подошел к перрону без опоздания, а это происходило с ним очень редко. Самый погожий денек со всеми его манящими прелестями вроде подсвеченных ласковым солнышком лесов, полей, рек и камней не заставил бы их хоть минутою дольше отсрочить поход на станцию. А день, заметим, выдался для июня необычайно холодный и скверный. Пронзительный ветер гонял по небу стада фиолетово-серых туч. «Они как слоны из ночных кошмаров», – сказала Филлис. Струи дождя, ледяные и острые, жалили лица. Большую часть пути к станции дети одолели бегом, а когда наконец достигли ее, дождь, припустившись с удвоенной силой, принялся косо стучаться в окна кассы и промозглого помещения с надписью «Зал ожидания».

– Прямо как в осажденном врагами замке, – заметила Филлис. – Поглядите, как стрелы врага в укрепления наши стучатся, – вспомнила она из «Робин Гуда».

– По-моему, больше напоминает гигантский садовый разбрызгиватель, – прибег к другому сравнению Питер.

Платформа, возле которой должен был остановиться мамин поезд, оказалась с подветренной стороны, и дождь заливал здесь даже под узенький козырек крыши, специально созданной как раз для защиты от дождя. Поэтому дети перебрались подальше от непогоды на другую платформу и стали ждать там.

Этот час им сулил интересные и значительные события, потому что до маминого приезда здесь должны были появиться еще целых два других поезда, которые прибывали с разных сторон.

– Может, конечно, дождик и прекратится, – сказала Бобби. – Но все равно я рада, что догадалась для мамы взять ее зонтик и плащ.

Они перешли в пустынную комнату под названием «Зал ожидания» и затеяли там игру в рекламу. Если она незнакома вам, то спешу сообщить: это практически то же самое, что шарады, только изображать и угадывать в ней надо не просто какую-нибудь любую вещь, а исключительно рекламные картинки.

Бобби, раскрыв мамин зонтик, уселась под ним с такой хитренькой рожицей, что Питер и Филлис тут же узнали Лисичку с известного рекламного плаката. Филлис хотела при помощи маминого плаща изобразить ковер-самолет из другой рекламной картинки, но плащ оказался чересчур мягким, чтобы повиснуть в воздухе твердым прямоугольником, как это свойственно настоящим коврам-самолетам, и никто ее замысла не распознал. Питер и вовсе, по общему мнению, сильно перестарался, когда, вымазав угольной пылью лицо, пауком заелозил по полу, заявив, что он – клякса с рекламы необычайно насыщенных сине-черных чернил.

Бобби уже собиралась изобразить сфинкса с рекламы какого-то деятеля, жаждавшего обогатиться организацией индивидуальных туров по реке Нил, когда резкий звонок возвестил о приходе поезда, и все трое ринулись на платформу, потому что он останавливался совсем ненадолго. В кабине паровоза сидели входящие в круг их лучших друзей Билл и Джим, с которыми они немедленно обменялись радостными приветствиями. Джим поинтересовался здоровьем игрушечного паровозика. А Бобби, не допуская с их стороны никаких возражений, вручила им промасленный сверток с большой ириской, сваренной ею совершенно самостоятельно.