Я безотчетно схватила безрукавку, пахнущую ее духами, иприжала к груди, глядя на захлопнувшуюся дверь. У меня слезы снова подкатили кглазам — так жаль мне было это несчастное, безвинно пострадавшее существо. Яуткнулась в доставшуюся мне камизэльку и горько заплакала.

* * *

Всю дорогу до библиотеки Алена вспоминала жуткую сцену,происшедшую нынче вблизи любимой карусели на Сакре-Кер. Кто-то же прирезалэтого несчастного, спящего под синим одеялом! И, что характерно, почти наглазах Алены! Кто убийца? Один из тех, кто сидел поблизости? Или незаметноподкрался некто… Ну уж нет, незаметно подкрасться туда было невозможно,кто-нибудь да видел этого самого некто? Это тот, кто ушел? Тот, кто остался?Полиции уже известно, кто он? Его ищут? Или убийца ускользнул? Араб с зонтиком?А что, вдруг в зонтике скрывался стилет… Какого-то болгарского шпиона отправилина тот свет с помощью укола зонтиком, острый конец которого был пропитанжутким, смертельным ядом… А может, виновато еврейское семейство? Разборка поповоду сектора Газа или насчет чего теперь разбираются евреи и арабы? Нет, врядли семейство: слишком оно было толстое и медлительное. И точно не чернокожаянянька с тремя детьми. Элегантный мсье в черном фетровом «стетсоне», таком же,как у карусельщика? Может быть… На полотно Алениных подозрений так и просилисьРуслан и Селин, отчего-то наша детективщица кровожадно мечтала, чтобы убийцамиоказались именно эти двое, а главное, просто молилась, чтобы они уже былизадержаны полицией и понадежней упрятаны за решетку, откуда им не выбратьсяникакими вышними и всевышними силами, даже с помощью самого Иеговы.

Ей не нравилось это имя бога. Вот не нравилось, и все тут!То ли дело, к примеру, Саваоф. Такой добродушный, снисходительный, всепрощающийдедуля… А Иегова беспощаден.

Интересно, зачем Руслан вытащил из урны листовку? Что, у нихдефицит агитационных материалов?

Или Алене просто померещилось это, как частенько что-нибудьмерещилось?

— Пардон, — буркнул кто-то рядом. Приторно пахнуло пачулями,и Алену, чуть не толкнув ее, обогнал высокий худой человек в черных джинсах исвободно болтающейся черной блузе. На голову была нахлобучена черная шляпа типа«стетсон». Быстрым шагом пройдя вперед, он вошел в какую-то дверь, лишь намгновение помедлив, пока открывал электронный замок, и оглянувшись на Алену.Нависшие поля шляпы прикрывали лицо.

«Что-то многовато „стетсонов“ для одного дня», — подумалаАлена. Карусельщик, потом мсье в белом пиджаке (предполагаемый убийца клошара,между прочим!), теперь вот этот… Можно подумать, она не в Париже, а на ДикомЗападе!

Судя по одежде, последний был мужчиной. Судя по запаху —женщиной. А впрочем, все смешалось в нашем мире! Это во времена Сомса Форсайтапачулями пользовались только падшие женщины, а теперь небось их могутупотреблять и мужики определенного пошиба. Которые как бы даже и не мужики.

Ладно, бог с ними — с пачулями, мужиками, «стетсонами»,Русланом, листовками, каруселями и карусельщиками. Вот и рю Баланс, вот и домномер 11. Да, 11, а вовсе не 9а! А карточки около кодового замка опять нет. Ну,понятно, библиотека ведь сегодня официально не работает.

Алена нажала на кнопку внизу замка. Однако дверь подъезда неоткрылась, а вместо этого зажегся крохотный экранчик домофона, и на немпоявилась надпись: «Наберите номер квартиры, в которую вы направляетесь. Спасибо».

Алена пробежала взглядом по кнопкам, потом оглядела каждуюпристально. Она не знала номер квартиры, в которую направлялась! Решила пойтипо пути наименьшего сопротивления — достала мобильник, набрала телефонбиблиотеки и, услышав отклик, сказала в трубку:

— Алло, добрый день, это Алена Дмитриева. Я принеслакнигу.., помните, вчера.., такая без конца и без начала, мемуары. Только войтине могу, здесь заперто, а номера вашей квартиры я не знаю.

— А, добрый день! — сказала библиотекарша, Алена по голосуне поняла, которая из двух. — Вы пришли, отлично. Номер 1-1, но я вам самаоткрою, входите.

Замок щелкнул, Алена толкнула дверь, пересекла зеркальный,чистенький подъезд, в котором по-прежнему стоял сильный запах краски, и подошлав лифту. На ручке кабины болталась табличка с надписью: «Ferme!»

Алена пожала плечами — странная табличка. Обычно если лифтне работает, так и пишут: «Excusez, l`ascenseur ne travaille pas!», то есть«Извините, лифт не работает». А тут почему-то сообщают: закрыто, мол. И безвсяких извинений. Ну и ладно, ferme так ferme. Видимо, даже французы устаютбыть беспрестанно вежливыми. Алена миновала лифт и вошла в лестничный отсек.Вот он, знаменитый подъем на колокольню!

Это была ее последняя связная мысль за довольно долгий промежутоквремени.

Она дошла до поворота лестницы и начала уже подниматься наплощадку, где находилась библиотечная дверь, как вдруг кто-то метнулся сверху ис силой рванул сумку из ее рук. Алена потеряла равновесие, резко развернулась исорвалась со ступеньки. Каким-то чудом она успела уцепиться за перила, однакопадение не остановила, а просто задержала его, сорвалась не в подземелье замкаИф, а всего лишь на три ступеньки. Впрочем, и этого ей оказалось вполнедостаточно, потому что она упала на оба колена, причем упала так, что…

Сначала у нее заискрилось перед глазами, а потом тошнотаподкатила к горлу от несусветной боли. И весь мир как бы померк. «Понимаешь,это остро, очень остро!» — пробился сквозь шум в голове чей-то прочувствованныйголос. А, песня была когда-то со словами: «Понимаешь, это остро, очень остро —солнце, ветер, море, сопки и дожди…», что-то в таком роде. Они пели ее сдевчонками и кавалерами в Хабаровске, у костра на высоком берегу Амура. Кстати,была еще одна песня, как раз про высокий берег Амура, на котором кто-то стоит…Часовые родины, вот кто! Они там стоят, а она тут лежит. Она, Алена Дмитриева,лежит, поверженная во прах…

Алена очнулась и вскочила на ноги.

Ужасно больно, но еще ужаснее, что она вот так стояла начетвереньках. Унизительно и глупо!

Ладно, если она может стоять, значит, может и идти. Толькоуж лучше больше не падать, потому что еще одного такого удара коленки просто невыдержат.

О господи! До нее начало потихоньку доезжать: да ведь она несама упала, ее кто-то столкнул! Ее столкнул человек, укравший у нее сумку!

Боже, а там ведь книжка! Библиотечная книжка!

Да ее теперь просто убьют тургеневские дамы. Убьют, исключатиз библиотеки, предадут позору…