Роман Мэри Шелли – это медлительная и многословнаямелодрама; тема проложена крупными, продуманными, но грубыми мазками.Повествование разворачивается так, как приводил бы свои аргументы в спореумный, но наивный студент. В отличие от основанных на нем фильмов в романе сценнасилия почти нет, и в отличие от бессловесного чудовища времен “Юниверсал”(“Карлофф-фильмы”, как очаровательно называет их Форри Экермай) существо Шеллиизъясняется высокопарными и правильными фразами пэра в палате лордов илиУильяма Ф. Бакли, вежливо спорящего с Диком Каветтом в телевизионном ток-шоу[47]. Это разумное существо в отличие от подавляющего даже физическичудовища Карлоффа, со скошенным лбом и маленькими, глубоко посаженнымиглуповато-хитрыми глазками; и во всей книге нет ничего столь же страшного, какслова, которые Карлофф произносит тусклым, мертвенным, дрожащим тенором: “Да..,мертвая.., я люблю.., мертвых”.

Роман Мэри Шелли имеет подзаголовок “Современный Прометей”,и Прометеем тут является Виктор Франкенштейн. Он оставил родной дом радиуниверситета в Ингольштадте (мы уже слышим скрип оселка – Мэри Шелли точит одиниз излюбленных топоров этого жанра: Есть Вещи, Которые Людям Не Следует Знать),где и свихнулся – и очень опасно – на идеях гальванизма и алхимии. Неизбежнымрезультатом, естественно, становится создание чудовища; для этой цели используетсябольше частей, чем можно насчитать в автомобильном каталоге Уитни. Франкенштейнсоздает своего монстра в едином порыве лихорадочной деятельности, и в этойсцене проза Шелли достигает наибольших высот.

О вскрытии могил, необходимом для достижения цели:

"Как рассказать об ужасах этих ночных бдений, когда ярылся в могильной плесени или терзал живых тварей ради оживления мертвойматерии? Сейчас при воспоминании об этом я дрожу всем телом… Я собирал кости всклепах; я кощунственной рукой вторгался в сокровеннейшие уголки человеческоготела.., иные подробности этой работы внушали мне такой ужас, что глаза мои едване вылезали из орбит” [48].

О сне, который приснился создателю после завершенияэксперимента:

"Я увидел во сне кошмар: прекрасная и цветущая Элизабетшла по улице Ингольштадта. Я в восхищении обнял ее, но едва успел запечатлетьпоцелуй на ее устах, как они помертвели, черты ее изменились, и вот я держу вобъятиях труп моей матери; тело ее окутано саваном, и в его складках копошатсямогильные черви. Я в ужасе проснулся; на лбу у меня выступил холодный пот, зубыстучали, а все тело свела судорога; и тут в мутном желтом свете луны,пробивавшемся сквозь ставни, я увидел гнусного урода, сотворенного мной. Онприподнял полог кровати; глаза его, если можно назвать их глазами, былиустремлены на меня. Челюсти его двигались, и он издавал непонятные звуки,растягивая рот в улыбку”.

На этот кошмар Виктор реагирует, как любой нормальныйчеловек: с криком убегает в ночь. С этой минуты повествование превращается вшекспировскую трагедию, и ее классическая цельность нарушается лишь сомнениеммиссис Шелли, в чем же роковая ошибка: в дерзости Виктора (возомнившего себяТворцом) или в его отказе принять на себя ответственность за свое создание,после того как вдохнул в него искру жизни.

Чудовище начинает мстить своему создателю и убивает егомладшего брата Уильяма. Кстати, читателю не слишком жалко Уильяма: когдачудовище пытается с ним подружиться, мальчик отвечает: “Отвратительноечудовище! Пусти меня! Мой папа – судья! Его зовут Франкенштейн. Он тебянакажет. Ты не смеешь меня держать”. Эта обычная реакция ребенка из богатойсемьи оказывается последней в его жизни: услышав из уст мальчика имя своегосоздателя, чудовище ломает ему хрупкую шею.

В убийстве обвиняют ни в чем не повинную служанкуФранкенштейнов Жюстину Мориц и приговаривают ее к повешению – и бремя винынесчастного Франкенштейна удваивается. Не выдержав, чудовище приходит к своемусоздателю и рассказывает свою историю [49]. В заключение он говорит, чтохочет подругу. Он обещает Франкенштейну, что если его желание будет исполнено,он заберет свою женщину и они вдвоем будут жить в какой-нибудь далекой пустыне(предполагается Южная Америка, так как Нью-Джерси в те времена еще неизобрели), вдали от людей. А в качестве альтернативы чудовище грозит царствомужаса. Он подтверждает вечную истину “лучше творить зло, чем ничего не делать”,сказав: “Я отомщу за свои обиды. Раз мне не дано вселять любовь, я будувызывать страх; и прежде всего на тебя – моего заклятого врага, моегосоздателя, я клянусь обрушить неугасимую ненависть. Берегись: я сделаю все,чтобы тебя уничтожить, и не успокоюсь, пока не опустошу твое сердце и ты непроклянешь час своего рождения”.

Наконец Виктор соглашается и действительно создает женщину.Заключительный акт своего второго творения он совершает на одном из пустынныхОркнейских островов, и на этих страницах Мэри Шелли вновь добивается такой жеинтенсивности настроения и атмосферы, какие были в начале. За мгновение до тогокак наделить существо жизнью, Франкенштейна охватывают сомнения. Онпредставляет себе, как эта парочка опустошает мир. Хуже того: они видятся емуАдамом и Евой отвратительной расы чудовищ. Дитя своего времени, Мэри Шелли и неподумала, что человек, способный вдохнуть жизнь в разлагающиеся части трупов,сочтет детской забавой создать бесплодную женщину.

Разумеется, после того как Франкенштейн уничтожает подругусозданного им монстра, тот немедленно появляется; и у него подготовлено дляВиктора Франкенштейна несколько слов, и ни одно из них не звучит как пожеланиесчастья. Обещанное им царство ужаса разворачивается, как цепь взрывающихсяхлопушек (хотя в размеренной прозе миссис Шелли это больше напоминает разрывыкапсюлей). Для начала чудовище душит Генри Клервала, друга детстваФранкенштейна. Вслед за этим оно делает самый ужасный намек: “Я буду с тобой втвою брачную ночь”. Для современников Мэри Шелли, как и для наших с вамисовременников, в этой фразе содержится нечто большее, чем просто клятва убить.