Володя замотал головой и отчаянно покраснел. Некоторыхпарней можно читать, как открытую книгу, – они ну совершенно не умеютпритворяться.

Через три минуты допроса картина оказалась совершенно ясна –так, как будто мне записали ее в виде уравнения: все на своих местах и сходитсяс ответом.

Эля в роли серого кардинала, сплетающего прочную сетьинтриг, вызвала мое искреннее восхищение. Я всегда знала, что она упорная. Ещев детстве, разбивая коленку, она не плакала, а поднималась, закусив губу. Тогдаона ходила за мной по пятам, повторяя мои слова, и усердно подражала мне вовсем. Она казалась мне кривым зеркалом, где мое собственное отражениеприобретает гипертрофированные уродливые черты. Мне было тяжело и больносмотреть на нее. Я знала, что не права, отталкивая ее от себя, но не могласмотреть ей в глаза – карие, уже тогда внимательные и требовательные.

Теперь мы с ней соперницы.

Эмилия и Эльвира – вот уж точно две сестрички-птички.

– Так ты знаешь ее! – повторил Володя мои жеслова.

– Конечно. Это моя сестра. Передать ей что-нибудь?

Он нахмурился, сосредоточенно размышляя. Володя хороший,только уж очень простой, назамысловатый. На фоне утонченного красавца Макса онкажется медведем в посудной лавке – неуклюжим и твердолобым.

– Нет, не надо, – наконец решил он. – Я,наверное, пойду? До завтра?

– Счастливо, – кивнула я и направилась кподжидавшим меня девчонкам.

– Ну, Мила?

– Что он хотел от тебя?

– Это как-то связано с Максом? – накинулись они свопросами, точно стая голодных чаек на рыболовецкий корабль.

– Просто поболтали. О личном. – Я улыбнулась,чувствуя, как половина собравшихся девчонок напряженно думает, соотнося меня иВолодю: если бы из нас вдруг сложилась пара – вот достойная тема для сплетен!

– Мне кажется, мы собирались в магазин, –напомнила я, – кажется, в Motivi[7]завезли новую коллекцию.

Это был аргумент, и мои институтские приятельницы – никтоведь не назовет их подругами – на время позабыли обо всем перед лицом еевеличества моды.

Я не сомневалась, что Макс позвонит мне, чтобы попроситьпрощения. Однако уже семь вечера, а на мобильнике, лежащем передо мной настоле, ни одного вызова. Безжизненно-серый экран ужасно раздражает меня. Ясначала отодвигаю мобильник подальше, затем закрываю его книгой… Все равно непомогает.

Макс не звонит. Милы тоже еще нет. А поэтому в голову лезутвсякие бредовые мысли. Мила и Макс. Ха-ха-ха! Это было бы очень смешно.

К половине восьмого, посидев «Вконтакте», сделав домашку идаже написав заданное сочинение, я все-таки набрала номер Макса.

– Эль, привет.

В голосе ни на цент энтузиазма.

– Почему ты не перезвонил мне?

– Был занят. А что случилось? Что-то срочное?

Сегодня его голос и не узнать – его словно подержали вхолодильнике и заморозили, как продукты для длительного хранения.

– Ничего! – рявкнула я, едва удерживаясь от того,чтобы швырнуть мобильник в стену.

– Эль, ну извини, виноват. Скажи, что случилось? –он говорил со мной тоном взрослого, уставшего от проказ маленького ребенка ивсе же вынужденного подлаживаться.

Разговаривать невозможно, а тем более – делиться прошлой,уже давно отгоревшей радостью.

Я нажала на «отбой», отключила мобильник, а затем, немногоподумав, нажала клавишу на трубке домашнего телефона. Пусть теперь хотьобзвонится, слушая поочередно то короткие гудки, то «Абонент временнонедоступен».

Вернулась Мила. Я слышала, как они разговаривают с матерью всоседней комнате. Я подслушивала, стоя у двери так, чтобы меня никто незаметил, но они вовсе не интересовались мной, так что меры предосторожностиможно было бы и не предпринимать. Мила рассказывала, что была с девчонками вторговом центре, и демонстрировала новоприобретенные курточку и юбку.

Прислонившись затылком к холодной притолоке, я чувствовала,что оживаю. С девчонками – это хорошо. Девчонки – это не Макс. Вряд ли он ходилбы с ней по магазинам. Но тогда из-за чего изменилось его отношение ко мне? Оннашел другую девчонку? Наташка из Милкиной группы? Кто-то еще? Кто бы это нибыла, ей не поздоровится. Только дайте до нее добраться!

Поговорив с мамой, Мила вернулась в комнату (я уже успелазанять свое место за столом) и, не сказав мне ни слова, села за компьютер.

В последние дни мы с ней старательно изображаем чужих и даженезнакомых людей, волей случая оказавшихся в одной комнате.

Вечер тянулся неправдоподобно длинно. Я включила мобильникуже ближе к полуночи и получила всего одну эсэмэску.

«Извини, но все-таки нам лучше не встречаться», –отстукал Макс после нашего с ним разговора.

Что за fuck! Мы это уже проходили! «Повторение – матьмучения» – так говорят в школе. Что, не совсем так? А, по-моему, лучше и непридумаешь.

Еще вчера Макс почти раздражал меня, я считала его глупым,относясь пренебрежительно-покровительственно. Сегодня все переменилось. Ячувствовала, что не могу его потерять. Просто не могу – и все. Особенно если онпереметнется к Миле. От одной этой мысли кровь начинала стучать в висках, а лобпокрывался холодной испариной. Я чувствовала себя больной и злой, как никогда.

В ознаменование вечера я вступила в контры с отцом,явившимся домой ближе к полуночи и, судя по довольным масленым глазам, вовсе нес работы. На волне общего раздражения высказала ему то, что о нем думаю. Причемдаже деликатно, подбирая выражения поприличней. На шум из комнаты выскочиламама. Самое прикольное, что она встала на сторону отца и попросила меня нелезть в дела взрослых – в те дела, которые

якобы

меня не касаются.

– Ты не имеешь права осуждать отца. Ты еще ничего непонимаешь, – сказала она.

Я аж расхохоталась.

– Как же не понимаю! Не вчера родилась! Тебе простовыгодно молчать! У вас, как на экономике, товарно-денежные отношения!

Тут все былое благодушие окончательно покинуло бедногопапочку. Он взял меня за плечи, весьма ощутимо встряхнул и пообещал, что,несмотря на мой возраст и глубокие экономические знания, применитнеустаревающий метод воспитания – порку ремнем.

Отец, обычно очень сдержанный, слов на ветер не бросал, имне уже доводилось пробовать на себе его неустаревающие методы. После нихтрудно чувствовать себя героем и победителем, так что пришлось временноотступить и умолкнуть.