в столицу приехал боярин М.П. Головин, чтобы ведать ею в отсутствие государей, и пришел указ прислать к Троице по два десятка выборных от каждого стрелецкого полку, стрельцы повиновались и упросили патриарха послать с ними архиерея (Илариона Суздальского) ради спасения их от казни. 27 сентября, дрожа от страха, явились они в лавру. Тут вышла к ним Софья и осыпала упреками за их неистовства и возмущения против царского дома. Выборные пали ниц, каялись и обещали впредь служить верой и правдой. Царевна отпустила их с приказом, чтобы все полки смирились и подали общую челобитную о прощении. Меж тем по четырем главным дорогам, ведущим в столицу (по Тверской, Владимирской, Коломенской и Можайской), уже расположились многочисленные ратные силы дворян и детей боярских, готовые ударить на мятежное стрелецкое войско. Последнее теперь не помышляло о сопротивлении и поспешило исполнить требование царевны, то есть послало ей общее челобитье о прощении. По просьбе челобитчиков патриарх опять отправил с ними от себя ходатая, на сей раз чудовского архимандрита Адриана, своего будущего преемника.

Софья велела вручить челобитчикам статьи, на которых все стрельцы должны были присягнуть, а именно: не заводить казацких бунтовщичьих кругов, не приставать к раскольникам, о злых умыслах, словах и письмах немедля доносить, бояр, воевод и полковников почитать и слушать, самовольно под караул никого не брать, боярских холопов, записавшихся в стрельцы, возвратить господам и так далее. На исполнении этих статей стрельцы торжественно присягнули в Успенском соборе в присутствии патриарха. Выданный стрельцами младший сын Хованского был приговорен к смертной казни, но помилован и отправлен в ссылку. Однако и после того двор не спешил возвращением в столицу. Софья желала, чтобы уничтожен был вещественный памятник мятежа, то есть каменный столб, стоявший на Красной площади. Узнав об этом желании, стрелецкие полки испросили разрешение сломать столб и поспешили его исполнить.

Спустя несколько дней после того двор 6 ноября воротился в столицу в сопровождении дворянской рати, члены которой щедро были награждены прибавкой поместий и денежных окладов. Вскоре потом царевна начальником Стрелецкого приказа назначила человека ловкого и вполне ей преданного, думного дьяка Федора Леонтьевича Шакловитого. В правительственных актах перестали употреблять название «народной пехоты». Однако вкоренившийся между стрельцами дух своеволия и самоуправства еще давал себя знать некоторыми вспышками. Но Шакловитый, опираясь на Софью, сумел скоро его укротить решительными мерами, не отступая и перед смертной казнью. Притом наиболее беспокойные стрельцы были переведены из столицы в украинные города, а на их место призваны люди более надежные. В первое время стрельцам даже запрещено было ходить по Москве при оружии, которое дозволялось иметь только караульным; между тем как придворным чинам, приказным людям и даже боярским слугам велено быть вооруженными50.

Справясь с движениями стрелецким и раскольничьим в столице, Софья могла теперь обратить внимание на другие дела управления, внутренние и внешние. Главным ее советником и помощником явился князь В.В. Голицын.

Подобно Хованскому, бывший потомком Гедимина князь Голицын, как известно, выдвинулся при Федоре Алексеевиче, милостивым расположением которого он пользовался. В первый же год своего царствования Федор пожаловал его из стольников прямо в бояре. Во время Чигиринской войны с турками он был главным воеводой запасной рати, которая собиралась в Севске, но, по-видимому, непосредственного участия в боях не принимал. При отмене местничества, как мы видим, он является председателем комиссии, назначенной по сему вопросу. Сближение его с Софьей, очевидно, относится еще к этому царствованию. При начале ее правления ему было лет около сорока или с чем-нибудь, и он имел уже почти взрослого сына Алексея. К нему, как открытому западнику и наиболее образованному вельможе, перешло наследие Ордина-Нащокина и Матвеева, то есть Посольский приказ или ведомство Иностранных дел, и он награжден пышным титулом «Царственный болыпия печати и государственных великих посольских дел сберегателя». Некоторые иностранные свидетельства изображают его большим почитателем европейцев, особенно французов, человеком очень умным и настолько образованным, что он мог с западными посольствами поддерживать разговор на латинском языке. Его московский дом был убран в европейском вкусе; тут виднелись потолки с изображением солнца, луны, планет, знаков зодиака, с лицами пророков и пророчиц, портреты русских государей и королевских особ, заграничные зеркала, статуи, картины, географические чертежи, мебель с резьбой, обитая бархатом или золотной кожей, часы стенные и столовые с изваянными фигурами, немецкий барометр и тому подобное. Библиотека его заключала в себе много книг русской и заграничной печати, а также немало и рукописных. Кроме немецких изданий, были в особенности книги на польском языке или русские переводы с польского. Содержание библиотеки очень разнообразное. Тут встречались и завещание византийского царя Василия Македонянина сыну его Льву Философу, и Магометов Алькоран, и грамматики разных языков, конский лечебник, календари, иллюстрированная естественная история, судебник, летописец, родословец, Соловецкая челобитная, история о Могилоне Кралевне, ратные уставы, землемерие, сочинения Юрия Крижанича, наставление посольствам, о комедийном или театральном искусстве и так далее. Но любопытно, что при своем выдающемся для того времени образовании Голицын в некоторых отношениях не стоял выше народной массы. Например, он держался свойственных ей суеверий, верил в приметы и колдовство. Так, некий Бунаков подвергнут был жестоким пыткам по обвинению в том, что «вынимал княжий след», то есть с дурным намерением подбирал землю там, где проходил князь.

При всем своем уважении к западной культуре вообще и к польской в особенности, и Софья, и ее главный советник князь В.В. Голицын неуклонно продолжали водворение крепостного права и жестокие меры против раскола.

Относительно крепостного состояния правительственные акты указывают, что в данную эпоху велась все та же борьба с постоянными побегами крестьян. Помещики, в особенности некрупные, то есть военно-служилые люди, дворяне и дети боярские, бьют челом о том, что крестьяне уходили от них на земли государевых дворцовых сел и черных волостей или на монастырские, в посады и ямские слободы, а также на украинные черты или засечные линии и за Уральский хребет в Сибирь. Нередко бояре и дворяне по-прежнему перезывали к себе крестьян от мелких помещиков, конечно склоняя более льготными условиями или ссудами. По челобитьям потерпевших правительство посылает сыщиков, чтобы разыскивать беглых и возвращать их прежним владельцам, а с незаконных владельцев приказывает взыскивать пени по суду; под строгими карами запрещает приказчикам и старостам принимать в свои села и слободы чужих крестьян и бобылей. (Замечателен особенно указ о том в марте 1683 г.) Но, очевидно, эти угрозы часто не достигали своей цели, и самые сыщики нередко были доступны подкупу, несмотря на грозившие им наказания. Розыски