— Мне кажется, никто из нас живым оттуда не вернется.

Джек кладет руку на массивный бицепс Нюхача:

— Еще не поздно дать задний ход. Мое мнение о тебе нискольконе изменится.

Нюхач обдумывает его слова, качает головой:

— Эми иногда приходит ко мне во сне. Мы разговариваем. Как ясмогу говорить с ней, если откажусь от возможности найти ее убийцу? Нет, я идус тобой.

Джек смотрит на Дока.

— Я с Нюхачом, — отвечает на молчаливый вопрос Док. — Иногданельзя прятаться за спины других. А потом, после того, что случилось сМышонком… — Он пожимает плечами. — Одному Богу известно, что мы от него моглиподцепить. Или от того, что пытались подойти к этому дому. Боюсь, в любомслучае долгая жизнь нам не грозит.

— Что произошло после моего отъезда? — спрашивает Джек.

Док издает короткий смешок.

— Как он и сказал. В три часа ночи мы просто смыли то, чтоосталось от Мышонка в ванне. А остались только пена и волосы. — Он корчитгримасу (желудок определенно хочет избавиться от своего содержимого), допиваетлимонад.

— Если мы собираемся что-то сделать, — вырывается у Дейла, —то пора.

Джек смотрит на часы. 11.50.

— Еще рано.

— Я не боюсь умереть, — говорит Нюхач. — Я даже не боюсьэтого адского пса. Его можно остановить, если всадить в него достаточно пуль,мы-то знаем. Но этот чертов дом нагоняет на меня страх. Воздух вокруг него густой,как вода. Болит голова, тело становится ватным. Прямо-таки как при сильномпохмелье.

— А меня подводит желудок, — добавляет Док. — Желудок и… —Он замолкает. Не хочет упоминать вслух Дейзи Темперли, девушку, которуюневольно убил, не правильно выписав дозу лекарства, но видит ее перед собой также отчетливо, как ковбоев на экране телевизора, который висит под потолком.Светлые волосы, карие глаза. Иногда он заставляет ее улыбнуться, несмотря наболь, когда поет ей песню Вэна Моррисона о девушке с карими глазами.

— Я иду из-за Мышонка, — продолжает Док. — Я должен. Но этоместо… это гиблое место. Вы не можете этого знать.

Возможно, думаете, что понимаете, куда идете, но знать неможете.

— Я понимаю больше, чем вы можете себе представить, — отвечаетДжек. Теперь его очередь остановиться, оглядеться. Помнят ли Нюхач и Док слово,которое произнес Мышонок, прежде чем умер? Помнят ли они д'ямбу? Должны, онипри этом присутствовали, видели, как книги соскользнули с полки и зависли ввоздухе, когда Джек произнес это слово… но Джек практически уверен: спроси оних сейчас, они ответят лишь удивленным, ничего не понимающим взглядом. Частичнопотому, что д'ямбу трудно запомнить, совсем как точное расположение съезда к«Черному дому» с шоссе № 35. А главным образом потому, что слово этопредназначалось только ему, Джеку Сойеру, сыну Фила и Лили. Он — главарь бандыСойера, потому что он — другой. Он путешествовал, а путешествия расширяюткругозор.

Что ему следует рассказать о своих путешествиях? Пожалуй,ничего. Но они должны ему верить, и, чтобы добиться этого, он долженвоспользоваться словом Мышонка. В глубине сердца он знает, что пользоваться имможно очень осторожно (д'ямба — что винтовка, может выстрелить ровно столькораз, сколько патронов в магазине, а потом только щелкнет), и ему не хочетсятратить драгоценный «патрон» здесь, вдали от «Черного дома», но он потратит.Потому что они должны верить. Если не поверят — их отчаянная попытка спасти Таязакончится тем, что они будут стоять на коленях перед «Черным домом», скровоточащими носами, кровоточащими глазами, выхаркивая в отравленный воздухкровь и зубы. Джек может сказать им, что большая часть этого яда вырабатываетсяу них в голове, но словами не помочь. Они должны верить.

И потом, до полудня еще семь минут.

— Лестрр, — зовет он.

Бармен, всеми забытый, отирался у двери в кухню. Неподслушивал, слишком далеко, но и не хотел привлекать внимание. Однако привлек.

— Есть у вас мед? — спрашивает Джек.

— М-мед?

— Его делают пчелы, Лестер. Ловкачи делают деньги, а пчелыделают мед.

По глазам Лестера видно, что суть он наконец-то уловил.

— Да, конечно. Мед мне нужен для приготовления«Кентуккийского прощального». А также…

— Поставь на стойку, — просит Джек.

Дейл переминается с ноги на ногу:

— Если, как ты и говорил, Джек, времени у нас в обрез…

— Это важно. — Джек наблюдает, как Лестер Мун ставит на крайстойки маленькую пластиковую бутылочку с медом, из острого носика его надовыжимать, как кетчуп, и вдруг думает о Генри. Вот уж кому понравилось бы чудо,которое собирается сотворить Джек! Но разумеется, ради Генри он бы проделыватьвсе это не стал. Не стал бы растрачивать попусту удивительную силу этого слова.Потому что Генри поверил бы ему сразу, как Джек верил, что Генри может довестиавтомобиль от Тремпелау до Френч-Лэндинга… черт, даже до Луны… если кто-торешится предоставить ему такую возможность и даст ключи от машины.

— Я сейчас принесу, — храбро отвечает Лестер. — Я не боюсь.

— Оставь, где стоит, — говорит ему Джек. — Мне в рукипередавать не обязательно.

Лестер выполняет просьбу. Пластиковая бутылочка отлита вформе медвежонка. Ее освещают лучи солнца. На часах 11.54.

С экрана слышится стрельба. Джек отключается от всего,предельно концентрируется, фокусирует мысли в единый луч, как увеличительноестекло фокусирует солнечный свет, а потом выстреливает этот луч одним словом:

«Д'ЯМБА».

И тут же слышит низкое гудение. Оно нарастает, превращаясь вжужжание. Нюхач, Док и Дейл оглядываются. Поначалу ничего не меняется; потомдверной проем, залитый солнечным светом, темнеет. Будто небольшое дождевоеоблако вплывает в бар «Сэнд».

Вонючий Сыр жалобно вскрикивает и пятится к двери кухни.

— Осы! — кричит он. — Это осы! Спасайтесь!

Но это не осы. Док и Лестер Мун могут ошибиться, но Нюхач иДейл Гилбертсон — нет, они родились и выросли в деревне. Поэтому могут отличитьпчелу от осы. Джек неотрывно смотрит на рой. На его лбу выступили капелькипота. Мысленно он внушает пчелам, что от них требуется.

Пчелы так густо облепляют пластиковую бутылочку, что онапочти исчезает из виду. Жужжание усиливается, бутылочка отрывается от стойки,поднимается в воздух, покачиваясь из стороны в сторону, как маленькаябоеголовка, у которой забарахлила система наведения. Потом, очень медленно,бутылочка плывет к банде Сойера. На пчелиной подушке толщиной шесть дюймов.