нападение недоброжелателей, но отключению не подлежал и выжирал большую часть оставшейся жизни, оставив какой-то абсолютный минимум, так что при известном цинизме всякое нападение можно было считать успешным: не убив сразу, ты тем не менее приговаривал жертву к скорой смерти. Но то было для нормальных смертных, а некроманты пытались объезжать тяготы на кривой козе, поглощая потраченные силы из других существ в ходе своих нечестивых ритуалов. Вомпер же мог позволить себе сжечь жизни сколько в него ныне помещается, а потом компенсировать затраты из ближайшего зазевавшегося.

И вопрос сейчас сводился к тому, на сколько времени поддержания неуязвимости в кнезе достанет сил. Если на две минуты, то побегать вокруг него кругами еще допустимо. А если на час и более, то он успеет всех тут, включая волков, размотать и развешать по сучьям, буквально ничем не рискуя.

Чумп, видимо, не верил в неуязвимость как факт, а может, у него были какие-то свои причины считать, что он-де особенный и от него она не поможет, но налетел он достойно и, не будь кнез бессовестным читером, уверенно познакомил бы его с известной матерью. Во всяком случае, камзолу Габриила, на который неуязвимость не распространилась, пришлось несладко — целый ураган ударов вскрыл его тут и там, силясь пробиться к печени, кишкам и прочим жизненно полезным органам; кнез даже машинально отступил с тревожным смешком от такого напора. Однако ни один удар даже не повредил кожу, словно наносились они не по человеку, а по статуе.

Запоздало Хастред сообразил, что Чумп полагает неуязвимость аналогом защитного заклинания вроде каменной кожи, которое могло придавать похожий эффект, но никогда не полный и слетало после того, как поглотит определенное количество урона. Возможно, тут и была некоторая логика, но сколь известно было из учебных пособий по прикладной магии, неуязвимость всегда считалась абсолютной, неразрушимой даже универсальным пронзанием магии, и отключить ее не мог даже сам носитель. Догадайся Чумп притормозить, держался бы на безопасной дистанции; а тут увлекся своим бесплодным трудом, и упустил из виду, как кнез стремительно вымахнул опасно блестящими ногтями в его сторону. Удар пропахал жилистую чумпову шею, брызнув кровью, и ущельник, враз утратив энтузиазм, отвалился на дрожащих ногах в сторонку.

Зато, всеми забытый и заброшенный, но отнюдь не сдавшийся, пришел в себя и, конечно, не остался в стороне Напукон. Пока кнез отвлекался на Чумпа, рыцарь бросился на него головой вперед, прошел, как это называется у борцов, в ноги и безо всякого уважения к задействованным техникам выше его понимания опрокинул и впечатал спиной в сырую землю.

- Да право же, сэр рыцарь, - проворчал кнез, прикрываясь локтями от пудовых кулачищ больше рефлекторно, нежели по необходимости. - Сколько можно. Ну, спасибо хоть, что не померли, мне подкрепиться будет нужно, а эти слишком уж сомнительные...

Он выставил один палец и, словно шилом, пихнул Напукона под ворот кольчуги. Рыцарь всхрюкнул от боли и отвалился с сторону, перекосившись и зажимая новую рану. Кнез со вздохом вернулся в вертикальное положение и потянулся за своим брошенным палашом.

Тогда ожил Зембус, который последнюю минуту провел, ищущим взглядом обшаривая заросли вокруг себя и наконец нашедший что-то одному ему видимое.

- Бери его! - скомандовал он Хастреду, придавив палаш ногой, чтобы кнез не добрался. Габриил нахмурился, дернул за рукоять, но тут книжник подавил в себе рассуждательские привычки и, как заказывали, его взял — а точнее налетел сзади, ухватил, пригнувшись, поперек торса и оторвал от земли, попутно перевернув вверх ногами и в таком виде удерживая над землей. Кнез возмущенно заворчал, но ему слова не давали, а друида, как показалось, этот подход вполне устроил — он бросился мимо скульптурной группы, по пути ухватил Хастреда за шкирку и поволок за собой. Вряд ли сдвинул бы, вздумай Хастреду противиться, но тот ввиду безысходности решил не выкобениваться и услужливо поволокся куда влекли, пару раз для души задев кнезовыми членами деревца и...

...и, на минуточку, мягкие тропические лианы, которым в только-только отходящим от суровой уссурской зимы лесу было бы, казалось, никак не место.

- Бросай, - отрывисто велел над ухом Зембус, и тут уж повторять не требовалось — книжник со всей энергией развернулся в сторону его голоса и швырнул влекомое тело как мог далеко, на идиллический белый и мягкий песочный пляжик, омываемый изумрудными водами теплого океана.

- Да что ж вы... - начал кнез укоризненно и вдруг, видимо, прикусил себе язык, потому что все знакомые ему чудеса всегда имели оттенок мрачного живодерства, а тут вдруг вышел ноги размять и столкнулся с чудом природы — чудесным и безмятежным бережком, так и навевающим на мысли о покое и расслаблении. Всего пляжа, на который Хастред его бросил, было меньше чем площади кнезовой крепости, но песок на нем был безукоризненный, белый и ровный, разве что кое-где с наносами плавника, никаких отпечатков ног или иных следов раздражающего присутствия посторонних на нем не наблюдалось. Половина обзора приходилась на бескрайнюю океанскую гладь, а вторая — на легкомысленную, куда там мрачным смешанным лесам Уссуры, пальмовую рощицу, которая просвечивала насквозь, и по ту сторону тоже открывался выход на все тот же океан.

- А меня ты сюда никогда не приглашал, - обиженно посетовал Хастред.

- Красиво, правда? - отозвался Зембус так гордо, словно сам этот крошечный островок собирал по песчинке. - Одно плохо — жрать тут вот совсем некого.

- Вон же кокос ореховый!

- Я говорю, некого, а не нечего, - Зембус торжественно отсалютовал кнезу, растерянно водящему взглядом по сторонам. - Тебя я еще навещу, прикопаю, чтоб пейзаж не портил. Когда там эта его неуязвимость должна выветриться?

Хастред пожал плечами.

- Хрен его знает. Через час, через день.

- Значит, через месяцок зайду, - друид осклабил желтые клыки. - Рви кокосы, ешь бананы, сволочь.

- Погодите-ка, - кнез заторопился обратно на сближение, снова демонстративно вздымая пустые руки. - Давайте по-честному!

- Нашел честных, - хмыкнул Хастред, а поскольку друид уже тащил его за собой в рощицу, только и успел что пнуть песок, отправив солидную его горсть кнезу в лицо. Габриил инстинктивно уклонился, словно песок мог навредить там, где не справились клинки, споткнулся, грохнулся на колени в песок... и последнее, что Хастред запомнил из этой сцены, были его исступленные глаза, глаза человека, не верящего, что его заветного туза только что прихлопнули джокером вообще из другой колоды.

А потом вновь пахнуло холодом, под ноги