— Ну как это чего — насиловать собираюсь, — ответил я с максимальным спокойствием.

— А-а-а, — протянула рыжая-младшая. — Ну, раз так, то пошли.

От той серьезности, с которой Ульянка отреагировала на мою шпильку в ее адрес, я не выдержал и расхохотался. Просто случайно представилась реакция любого стороннего человека, который мог бы подслушать наш диалог.

— Чего ты ржешь, оглобля? — девчушка, казалось, сделала самое наивное личико из всех возможных.

— Поражаюсь, насколько высокие у нас с тобой выстроились отношения, — объяснил я, все еще пытаясь деть куда-то весь этот смех, так отчаянно вырывающийся наружу.

Ульянка непринужденно улыбнулась. Она и сама прекрасно оценила всю комичность ситуации. Все же все эти двусмысленные разговоры с ее стороны всегда были всего лишь детской игрой. Прикольными словечками, которыми спокойненько можно вывести из равновесия незадачливого собеседника. Честно говоря, я даже сомневался, что она вообще осознает, какие вещи иногда говорит. И тем было лучше.

В самом деле, с кем еще можно спокойно так шутить об, пардон муа, изнасиловании?

— Так, конечно, интересно выходит, — задумалась рыжая-младшая. — Всегда общалась в основном со сверстниками, а тут… Я когда поняла, что меня случайно отправили в первый отряд, то жутко перепугалась. Думала, что лето безнадежно потеряно, ведь была уверена, что все в этом отряде будут относиться ко мне с подобающим взрослым высокомерием. А уж когда я узнала, что Ольга Дмитриевна поселяет меня к Лиске, ух… Все, думаю, каюк мне. Такие слухи про нее ходили, ты даже не представляешь. Особенно этот, кудрявый старался. Я даже, прикинь, пыталась уломать Ольгу Дмитриевну, чтоб она меня к Славе подселила. Но та была непреклонна. И ты не представляешь, как я была рада, когда поняла, что Лиска относится ко мне с уважением, несмотря на разницу в возрасте. А уж потом поняла, как сильно бы я ошиблась, если бы вожатая пошла у меня на поводу. А еще, что такую подругу, как Лиска, стоит беречь, как зеницу ока.

Ух ты, какие интересные наблюдения. И ведь она права, зачастую детям очень не хватает элементарного уважения со стороны взрослых. Неважно даже, кто они — родители, товарищи… И дело тут даже не в каких-то социальных статусах, просто так заведено. Почти все взрослые в этом плане одинаковые. И если родитель умеет снисходить до своего чада, что ж… Памятник таким надо ставить.

— Откуда же у тебя к нашему брату такое недоверие? — спрашиваю я, старательно делая вид, что пока не понимаю корень проблемы.

— Знаешь, когда мне было семь, в нашем районе завелся вор-домушник. Все о нем только и говорили. И вот как-то моя мама должна была отнести одолженный чайник соседу, жившему в доме напротив. Папа был на работе, деды тоже дома не было. Таким образом, я должна была на некоторое время остаться одна. Я просила маму не уходить, потому что боялась, что пока ее не будет, то в этот момент к нам залезет вор, а я не смогу ничего сделать. На что мама ответила, мол, не надо так говорить. Как будто если я так скажу, то нас точно ограбят. Я попыталась объяснить ей это, но она все равно продолжала собираться уходить. Я была слишком мала, чтобы понимать, насколько маловероятно нападение на нас грабителя среди бела дня, но я, как оказалось, была достаточно взрослой, чтобы понять — нечто плохое может с тобой случиться, независимо от того, думаешь ты об этом или нет. Поэтому я была очень напугана.

— Как-то это… — замялся я, но тут же заткнулся. Видно, что девчушке это было важно, посему мой скепсис был определенно лишним. — Логично, на самом деле.

— Да не юли, Макс, я и сама сейчас понимаю, что нервничала по пустякам. Но для маленькой меня это был один из переломных моментов в жизни, понимаешь? В том смысле, что я ведь знала, что нечто плохое может случиться, даже если об этом не думать. Я знала, но видела, что мама думает совершенно по-другому. И как бы я не пыталась объяснить, она всего лишь отмахивалась, смеясь надо мной. Все, что я говорила, она воспринимала как какую-то шутку… — Ульянка сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. — Пожалуй, именно тогда я поняла, что взрослые не будут ко мне прислушиваться, какие бы аргументы я не старалась приводить, а значит, полагаться на них в полной мере я не могу.

Черт, а ведь этот сумасбродный и безбашенный подросток, в голове которого, как кажется на первый взгляд, гуляет такой ветер, что ураган «Катрина» отдыхает, умеет рассуждать целостнее большинства представителей homo, как я только что имел честь убедиться. Да, немного наивно, но по сути-то правильно.

— Я так понимаю, что все твое хулиганство — своеобразный знак протеста? — спросил я, понимая, что Улька сейчас позволила мне узнать ее чуть получше, чем кто-либо еще в лагере. А это значило, что я вполне мог сейчас задать ей некоторые более личные вопросы.

— Да не то чтобы… — помедлила с ответом та. — Просто не хочу становиться, как они, понимаешь?

— Эх, Улька-Улька, — приобнял я ее. — Рановато тебе еще о таком задумываться. Живи просто, получай удовольствие от жизни, от этого вечера. Молодость она один раз дается. Не потеряй ее.

Конечно, если отмести то, что тебя засосет во временную аномалию. Но это уже лирика.

А девчушка игриво улыбается и коротко кивает в ответ на мою просьбу. Все правильно, думаю. Все так и должно быть.

— А ты, Макс? — вдруг спрашивает она. — Я вот смотрю на тебя — вроде такой же, как я или Лиска, свой в доску человек, не подкопаешься. А рассуждаешь иногда как взрослый.

Да уж, была причина…

— Иногда получается, что обстоятельства накладывают на нас определенные обязательства, — говорю как можно более расплывчато. — В моем случае мне пришлось повзрослеть немного раньше, чем я того планировал.

— Грустно это, — тянет Улька, смотря уже не на меня, а куда-то в лагерную темень.

— Я не жалуюсь. В конце концов, сейчас я снова чувствую себя ребенком. И для меня это повод жить.

А она даже никак не реагирует на эту ремарку. Да и разве должна была? Не та ситуация, чтобы заострять внимание на такого рода оговорки. Просто вечер, свежий воздух и довольно интересная беседа.

Доходим до двадцать третьего домика, где я отпускаю мелкую егозу и она, задорно показав мне язык, не забыв при этом нарисовать на лице деланно серьезное выражение, скрывается в его недрах. Я пытаюсь разглядеть там Алису, но, к своем