— Уверена, все, что здесь говорится, правда, —продолжала она. — Иначе и быть не может. Или, ты думал, что сможешь всюжизнь водить шашни с дьяволом и не поплатиться за это?

— Но я никогда не был уверен в том, что этот дух —дьявол, — возразил я. — Во времена, когда я родился, в Ривербенде небыло ни Бога, ни дьявола. И я лишь использовал возможности, которые были мнепредоставлены.

— И за эти деяния гореть тебе в аду, — завершилаКарлотта. Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

Мне хотелось еще многое сказать Карлотте, убедить ее в том,что она ошибается. Хотелось поведать ей обо всем, что некогда произошло в этихстенах. Но она резко встала из-за стола и, бросив салфетку, словно это была дуэльнаяперчатка, вышла прочь.

Итак, она поделилась пророчеством с Мэри-Бет…

Когда немного погодя Мэри-Бет вошла в столовую, я бормоталсебе под нос жуткие слова:

— Кто не человек, должен быть уничтожен…

— Дорогой, прошу тебя, хватит волноваться из-запустяков, — проворковала она. — Тебя уже ждут в машине. Желаюприятной прогулки.

И действительно, когда я вышел из парадной двери, мой «Штутц-Бэркат» был в полной готовности. Бока его сверкали на солнце, Лайонел иСтелла нетерпеливо переминались рядом. Мы двинулись в город, проехали поАмелия-стрит, однако не стали останавливаться, чтобы повидать Эвелин, опасаясь,что наш визит принесет ей больше вреда, чем пользы.

Итак, мы отправились в Сторивилл, туда, где располагалисьпубличные дома, которые я столь часто посещал в прежние времена.

Полагаю, домой мы вернулись лишь к рассвету. Ночь эту япомню с особой отчетливостью, ибо это была последняя из множества веселыхночей, проведенных мною в Сторивилле. Мы слушали джаз, пели, а потом я вместесо своими юными спутниками отправился прямиком в гостиную одного из борделей.Давние мои приятельницы были шокированы, увидев меня в таком обществе. Однакообитательницы борделей привыкли ко всему, и в таких заведениях за деньги можноудовлетворить любую прихоть.

Стелла была в восторге. «Вот это жизнь! — восклицалаона. — Вот это жизнь!» Она осушала стакан за стаканом шампанского итанцевала без устали. Что до Лайонела, то он, похоже, пребывал в некоторойрастерянности. Но меня это ничуть не волновало. Я знал, что смерть моя близка.Я сидел в битком набитой гостиной Лулу Уайт, слушал рэгтайм, исполняемый нараздолбанном фортепиано, и в голове у меня вертелась одна лишь мысль: « Яумираю… Умираю!» Подобная перспектива страшила меня точно так же, как и всякогодругого человека. Я считал себя центром мироздания. Весь мир вращался вокругДжулиена Мэйфейра. И Джулиен знал, что скоро над его миром разразится буря, ноего уже не будет здесь, он ничем не может помочь тем, кто останется после него.Конец всем наслаждениям, приключениям и победам, которых Джулиен испыталнемало. Вскоре он навсегда покинет эту землю. Как и любой другой человек, онбудет покоиться в могиле.

Утром, вернувшись домой, я поцеловал мою милую Стеллу исказал, что сегодняшняя ночь была на редкость чудесной. А потом вернулся в своюмансарду, чтобы уж более не покидать ее.

Ночь за ночью я лежал в темноте, погруженный в раздумья.Что, если после смерти я каким-либо образом смогу вернуться в этот мир? Что,если, подобно давнему моему знакомому, я обречен на то, чтобы скитаться здесьвечно?

Как бы то ни было, если это Эшлер, один из многих Эшлеров,святой, король язычников, призрак, исполненный жажды мщения, просто человек…Вдруг в темноте до меня донесся шум. Кровать моя задрожала. Слова пророчествавновь пришли мне на память: « Кто не человек…»

— Зачем ты пришел? — спросил я. — Чего тыхочешь — потревожить или успокоить меня?

— Умри с миром, Джулиен, — донесся до меня егоголос. — В первый же день, когда мы с тобой пришли в этот дом, я открылтебе свои тайны. Я сказал тебе, что это именно то место, куда ты сможешьвернуться, вырвавшись из объятий вечности. Не случайно этот дом подобенстаринному замку. Запомни фрески на стенах этого дома, Джулиен, запомни и самистены. Сквозь дымку времени ты увидишь их с невероятной отчетливостью. Но тогдаты не внял моим урокам, Джулиен. Возможно, сейчас ты окажешься понятливее? Яслишком хорошо знаю тебя. Ты жив. А пока ты жив, ты не желаешь слышать осмерти.

— Не думаю, что ты много знаешь о смерти, —заметил я. — По-моему, ты куда лучше разбираешься в том, что значит жить,желать и добиваться своей цели. Но что такое смерть, тебе неведомо.

Я встал с кровати и повернул ручку виктролы, надеясь, чтомузыка, как всегда, прогонит его прочь.

— Да, вернуться в этот мир после смерти, — едваслышно прошептал я. — Я очень хочу вернуться. Я хочу остаться здесь, наземле, хочу стать частью этого дома. Но Господи, я клянусь, клянусь своейдушой, причина этого желания вовсе не в том, что я слишком жаден до жизни иникак не могу насытиться ею. Я знаю, что история стремится к своемутрагическому концу, неугомонный демон по-прежнему творит свои темные дела, и немогу оставить свою семью в такое время. Я хочу помочь им, хочу статьангелом-хранителем, способным их защитить. О Господи, как горько мне сознавать,что я лишен веры. Я не верю ни во что, кроме Лэшера и себя самого.

Закончив свою речь, я принялся расхаживать по комнате. Яходил и ходил, а виктрола играла вальс Виолетты, мелодию, исполненную беззаботнойрадости, способную прогнать любую печаль.

А потом настал воистину уникальный момент, подобногокоторому я не испытывал прежде. За всю мою долгую жизнь никому и никогда неудавалось застичь меня врасплох. И вот это случилось впервые — случилось в тот миг,когда я увидел в своем окне личико девочки, безрассудного ребенка, забравшегосяна крышу террасы.

Я поспешно распахнул отсыревшую, неподатливую раму.

— Эвелин, — пробормотал я.

Благоуханная, нежная, насквозь промокшая под весеннимдождем, она оказалась в моих объятиях.

— Как ты попала сюда, дорогое мое дитя? — спросиля.

— Взобралась по решетке, дядюшка Джулиен, только ивсего. Ведь твоя мансарда — это не тюрьма, правда? И я буду приходить к тебе.Буду оставаться у тебя надолго.